Под руку очень удачно попался камень. Не слишком большой, в самый раз, чтобы случайно не проломить череп.
«Ты что делаешь?» — взвился призрак.
Объяснять Джона предку ничего не стала. Неужели не понятно?
«Предательница! Подлая змея! Как ты могла — ударить сражающегося воина в спину?!»
Голос пращура дрожал от праведного возмущения, как воздух в жаркий летний полдень.
«Нет, ты не можешь быть моей наследницей. Это невозможно! Тварь ты ползучая! Она же тебя отпустила! Тебя утопить мало».
Гнев предка медленно окутал Джону, словно дым погребального костра — густой и выедающий глаза. И стало больно дышать.
«Убирайся! Не тебе читать мне морали, убийца и насильник».
Пока Джона кашляла и отплевывала кровавую слюну, беспамятную ролфи связали и погрузили на телегу.
«Да, я убивал и насиловал, грабил и предавал огню, но, змеячьи потроха, я никогда не бил в спину, никогда не был предателем. И Джоэйн моя тоже. Ты не наша родичка!»
«Кому нужен такой предок?! Я — шуриа! Забыл? Она мне насолила, она меня унижала, продолжая думать, что я прощу, забуду и не захочу отомстить?»
Мстительность свойственна шуриа так же, как одержимость присуща диллайн, а бесконтрольная свирепость — ролфи. Нечему тут дивиться!
— Эта женщина похитила меня, — тихонько пискнула Джона, когда один из храмовых стражей, а судя по длиннополым кафтанам — это были они самые, помог ей встать.
Брезговал, конечно, прикосновением к шуриа, но сдержался. Ну и пусть, главное произвести внушительное впечатление.
— Я — Джойана Алэйа, графиня Янамари. Вы явились удивительно вовремя, господа. Соблаговолите доставить меня к вашему тиву незамедлительно, — сказала… нет, приказала женщина.
Самое важное — говорить и вести себя так, словно имеешь право распоряжаться всем на свете, в том числе и их никчемными жизнями.
«Тварь ползучая!» — крикнул Джоне вслед призрак. Будто раскаленное клеймо приложил.
Чем Джоне всегда нравились провинциалы, так это их пиететом перед громкими титулами и столичным апломбом. Не зря жители таких городков, как Синхелм, становятся первыми жертвами аферистов. Достаточно нацепить побольше фальшивых драгоценностей и ярких тряпок, назваться герцогом или, на худой конец, императорским надзорным проверяющим и разговаривать исключительно в нос, чтобы тебе начали верить, точно Святому Эзеллу — покровителю правдолюбцев. А если умело подольститься к градоначальству и тивам, то в карман еще и золото с серебром потекут.
Что скрывать, Джона сама когда-то была наивной провинциалкой, готовой поверить первому встречному вельможе. На забаву Бранду и всему императорскому двору. В тот незабываемый год в моде были пасторали — на проулку по Виннстанскому парку фрейлины выходили с изящными плетеными корзиночками, пастушьими посохами и в веночках. Называлось — сельский стиль. Обедали прямо на лоне природы, приобщаясь к простым радостям. Среди аккуратно сметанных, почти игрушечных копенок лакеи в соломенных шляпах накрывали столы, стелили снежно-белые льняные скатерти, а в хрусталь бокалов виночерпии лили без счета «домашнее» вино — из местного терпкого винограда. Музыканты играли народные мелодии, а слуги «пасли» чистеньких, выкупанных в ароматной воде козочек с позолоченными рожками. Верхом шика считалось выгуливать по лужайкам беленькую пушистую овечку на серебряной цепочке. Ювелиры просто озолотились на пастушеских венках с цветами из драгоценных камней.