– Чистоплюй, да? – спросил Гордеев.
– Это уж понимайте как хотите, – спокойно, даже флегматично сказал подполковник.
Его спокойствие бесило Гордеева. Но он видел: подполковника с места не сдвинешь. Ни угрозами, ни посулами. «Ну-ну, чистоплюй! – подумал Гордеев. – Тем самым и ты подписал себе смертный приговор». Он повернулся к Гаврюше:
– А вы? Тоже из кустов наблюдать собрались?
– Естественно. И без того хожу по динамиту. Так вот! Черную работу за нас сделают. Тот же Мишка Корявый. Он, сукин сын, многим мне обязан.
– Что еще за Мишка?
– Бандит. Обыкновенный бандит. По воровской лексике – мокрушник. Грабитель и убийца. Он со своими дружками сделает это за… бриллианты. У баронессы, наверное, есть бриллианты?
– Я-то откуда знаю? – сказал Гордеев.
– Я тоже не знаю. И больше того: думаю, у нее их нет. А вот Мишке этого знать не надо – пусть ищет. Не найдет, с тем большей свирепостью учинит расправу.
– Что ж, – подумав, согласился Гордеев. – Мишку, как говорят господа уголовнички, берем в долю. Пусть старается под нашим с вами присмотром.
– Под вашим! Я на дачу не пойду. Тем более там – чекисты. Меня знают.
– Пойдешь! – с тихим бешенством сказал Гордеев. – Обязательно пойдешь! Иначе тебе в самой крепкой тюрьме спасения не видать! – И, не спуская цепкого взгляда с Гаврюши, понял: этот из другого теста, чем подполковник, уломаю! – Потому и пойдешь, что тебя знают. Чтоб тихонько. Без шума!
Дачный поселок в сосновом бору казался покинутым – окна закрыты ставнями, двери заколочены; прошлогодние прелые листья на дорожках, разваленные клумбы в палисадниках…
Дача Оболенских затерялась в заросшем саду. Вокруг деревянного двухэтажного дома с двумя башенками-мезонинами зелеными конусами поднимались ели. Внутри дачи стены больших комнат отделаны под дуб. В комнатах палисандровая мебель. В большой гостиной, отделанной красным житомирским мрамором, с камином и роялем, поселилась Альвина, как бы охраняя дверь в бывшую спальню Оболенских, на которой остановила свой выбор баронесса.
В нижнем этаже, в небольшой комнате около входной двери, помещался Васильев – недавно пришедший в ЧК матрос. Высокий и широкоплечий, с открытым, мужественным лицом, он был из тех, на кого невольно оглядываются женщины.
В комнатке Васильева на подоконнике сидела Альвина. Она, прищурившись, смотрела, как матрос неумело пытается вогнать гвоздь в оторванную подошву, и, наконец не выдержав, соскочила с подоконника. Взяла утюг, всунула в ботинок и лихо, точными ударами молотка вбила в подошву один за другим несколько гвоздей. Васильев даже присвистнул от удивления: