Мы же с тобой врачи! Слава богу, не довелось на холерных, чумных, тифозных эпидемиях работать, как в девятнадцатом веке нашим коллегам. А если бы пришлось? До идейных ли воззрений или политической правоты тех, кого нужно хлоркой засыпать и в общую яму столкнуть? Тем более, сейчас размышлять о тонкостях психики персонажа, помершего полвека назад, нет ни малейшего настроения. На это воловичи есть…
– Да ты что? – возмутился Секонд. – Свои ли слова говоришь? Мрак какой-то. На тебя никак не похоже!
– На тебя – тоже, – огрызнулся Фёст. – Кроме тех книжек, что тебе всесветный гуманист Левашов подсовывал, у Новикова с Шульгиным ещё бы что-нибудь попросил. Для стереоскопичности взгляда на настоящую человеческую историю. «Трудно быть богом» – ужасно бла-ародно, – изобразил Фёст интонацию одного из персонажей указанной книги. А ты Шаламова почитай, как без всякого благородства люди в лагерях дохли. У Солженицына, в сравнении с ним – не лагеря, а санатории. Уж о моём отношении к моей истории и к нашему сталинизму говорить больше не будем. Не желаю! Хватит!
Ты со мной работать собрался? Привыкай. – Вадим-первый явно нервничал, покусывал губу, взял сигару, отбросил, закурил сигарету – меньше отвлекает.
– Двойники, говоришь? Ни черта ты не соображаешь. Ты бы смог сейчас – на моё место? Владимир Ильич Ульянов-Ленин то ли для понта, то ли в порыве откровения сказал однажды: «Не могу музыку слушать. После неё людей по головке гладить хочется, а по ней – бить надо!» И мне президента в абсолютно безвыходное положение, да ещё с хамскими выходочками, ставить совсем не хотелось. А куда деваться? Ты фильм «Горячий снег» смотрел?
– Смотрел, – кивнул Секонд.
– Так вот по замыслу операция совсем дурацкая была. Тактически и оперативно. Через сорок лет никто из теоретиков так её и не обосновал в научном смысле. Но полста тысяч солдат и лейтенантов в ней по полной правде угрохали! Ни за что! Ты думаешь, почему генерал Бессонов с таким мёртвым лицом по позициям идёт и шестью орденами «Красного Знамени» совесть отмазать пытается? Потому что до этого струсил, не нашёл в себе сил кому надо наверх сказать, что операция эта никчёмная и бессмысленная, кровью ещё двух армий будет оплачена. Так это режиссёр сообразил и придумал. А настоящим персонажам, в натуре эту мясорубку устроившим, – им что?
Им ничего. В худшем случае послушали через двадцать пять лет песню одного нашего барда: «Я маршал, посылающий на смерть».
При штурме Зееловских высот какой-то смысл в жертвах был, пусть и несоразмерный. А при атаке грозненского вокзала Майкопской бригадой в девяносто четвёртом? Да откуда тебе это знать…