Кроме того, известный, хорошо изученный враг гораздо удобнее нового.
Так что, милости просим, Ибрагим-бей!
Катранджи в сопровождении всего лишь одного человека сошёл на пирс Морвокзала, фуникулёром, как простой смертный, поднялся на набережную и неспешно направился к заведению, где его ожидал Чекменёв. Бинокль Игорь Викторович не стал прятать, положил на край столика по левую руку.
Турок вежливо приподнял белую широкополую шляпу, радушно улыбнулся из-под пышных усов.
– С приездом, – тоже улыбнулся генерал, вставая. Обменялись рукопожатием.
– Рад вас видеть воочию, – на чистом русском ответил гость. – Это – мой секретарь, – указал он на хорошо сложённого, но отнюдь не выглядящего бодигардом мужчину лет тридцати пяти, одетого в такой же, как на хозяине, светло-оливковый костюм и похожую шляпу. В руках он держал небольшой изящный портфель. – Он посидит пока вон там, за крайним столиком, не возражаете?
– Чего бы мне возражать? Пусть сидит или гуляет по бульвару, как ему и вам удобнее. Что желаете – кофе, вино, пиво? Я распоряжусь.
– Холодное красное вино, с вашего позволения. Сухое. Большой бокал…
Минут десять они обменивались дежурными формулами вежливости и взаимной приязни. У каждого хватало способностей и выдержки говорить так, что и Станиславскому бы непременно понравилось. Особенно тому, что описан в «Театральном романе» Булгакова.
– На каком заявленном уровне беседовать будем? – спросил наконец Чекменёв, давя окурок сигареты в пепельнице. – Инициатива ваша, вот и предлагайте формат и тему…
– Ну, Игорь Викторович, не усложняйте. Мы ведь не дипломаты.
Генерал опять подивился мастерскому владению собеседника русским языком. Ему-то, при его положении и капиталах, стоило ли напрягаться? Переводчиков бы хватило. Но раз когда-то счёл необходимым поступить не куда-нибудь, а в Петербургский университет, и вполне прилично его окончил и с тех пор продолжал совершенствоваться, да так, что не отличишь в нормальном общении от образованного российского гражданина восточного происхождения – значит, имел свой интерес.
Как тот же Фарид. Оставался бы «купцом Насибовым Фёдором Михайловичем», до сей поры пребывал бы в добром здравии, а так – раскидало клочья его организма по углам и стенам Бельведерского зала.
Жалко будет, если с самим эфенди повторится подобная неприятность. Очень уж нехорошо тянула ноющей болью под солнечным сплетением интуиция, черти с матерями её побрали бы.
Едва ли Катранджи уловил в глазах генерала такой посыл, но, наверное, хватало и общей ауры. Слишком серьёзные партнёры сошлись.