Британская правоохранительная система устроена следующим образом: если кому-то по той или иной причине требовалось ознакомиться с каким-нибудь архивным документом, в соответствующей графе этого документа архивариус ставил специальную пометку о том, кто, когда и с какой целью его запрашивал. Как правило, это предписание никогда не выполнялось, за исключением случаев, когда речь шла об особо секретных документах или материалах, имевших отношение ко внутренним расследованиям.
— О! — только и смогла вымолвить Беверли.
— Ко мне приходили. Кому-то очень не понравился мой интерес относительно пожара в лаборатории на Роуне.
— Ты не сказал им?.. — Беверли была уверена в Люке, но в сложившихся обстоятельствах возможно всякое. Он покачал головой, и Уортон попробовала убедить себя, что он говорит правду.
— Этого не требовалось, Бев. Они сами назвали твое имя.
«Вот гадство!» Люк либо врет, вполне возможно, он сдал ее, чтобы спасти собственную карьеру, либо… Впрочем, теперь это уже не имело значения. Она больше не могла держать свое расследование в тайне. Без сомнения, Ламберт скоро будет знать все — только этого он и ждет.
Пришло время принимать решение. Можно отказаться от этого дела, и со временем все забудется (в конце концов, ее единственный проступок — несанкционированное использование служебных ресурсов), или переть напролом. Дело обещало оказаться громким, но никаких конкретных фактов у нее на руках нет — одно только инстинктивное чувство, что она разворошила настоящее осиное гнездо. Эту догадку отчасти подтверждал и тот факт, что к «Пел-Эбштейн» проявлял настойчивый интерес Джон Айзенменгер. Если заблуждается и он и расследование заведет Беверли в тупик, у нее не останется ни малейшей надежды на выживание. Прощай, карьера, прощай, пенсия, и здравствуй, грязный и вонючий охранный бизнес. Не приняв окончательного решения, Беверли все-таки спросила:
— Но имена-то у тебя остались?
Люк тяжело вздохнул, словно ему докучал назойливый ребенок, отделаться от которого не представлялось возможным. Он вышел из кухни, прошел в спальню, где на полу валялся его пиджак. На вырванном из блокнота листе, который он достал из внутреннего кармана, значились шесть фамилий. Он протянул листок Беверли.
Робин Тернер
Миллисент Суит
Морис Штейн
Жан-Жак Ренвьер
Карлос Ариас-Стелла
Джастин Нильсен
— Спасибо, Люк.
Тот не ответил, а, прошествовав к холодильнику, достал оттуда еще две бутылки пива.
— Я не стал бы возлагать на этот список большие надежды, — задумчиво произнес он наконец.
— Почему нет?
— Я проверил всех шестерых. Про Тернера и Суит ты знаешь. Нильсен тоже мертва — несколько дней назад ее квартиру взорвали, она как раз вернулась домой. — Пока Беверли переваривала новость, он продолжил: — И еще: Ренвьер пару дней назад вышел из своего дома в Париже, и больше его никто не видел.