Билеты можно приобрести в салоне автобуса. Прямо сейчас, через несколько минут…»
Шофер «Икаруса», обхватив голову руками, читает брошюру «Все о сексе». В салоне одиноко сидит бурят с дочкой. Больше желающих нет.
Лучше уж идти по набережным, по той стороне, где дома. Катя не могла удержаться, чтобы не заглянуть в окна первых этажей. Заглядывала всегда с сочувствием и развлекалась тем, что включала внутренний голос и беседовала с хозяйкой комнаты.
— Так. Комната у вас хорошая, но — неуютно. Купите две настольные лампы и торшер. Как можно читать при тусклой люстре? Не экономьте на освещении, сделайте, как говорю. Комнату не узнаете.
Другое окно. Женщина поливает цветы.
— Да, я вижу, что цветы любите. Но нельзя же этот чудный цветок держать в синей ободранной кастрюльке. И потом — снимите со стены полированную досочку с Есениным. И Микки-Мауса с комода тоже уберите. Я вам потом объясню почему.
Жизнь, которую Катя видела в окнах первых этажей, была так понятна, так узнаваема. Вот женщина, нагнувшись, моет тряпкой пол, пятясь к двери. Кровь прилила к лицу. Мужчина лежит на диване с котенком на груди.
Вот беременная, стоя, трет что-то на терке. Муж в кресле смотрит телевизор, с колена свесилась «Советская Россия».
А эта пришла с работы, надела халат и гладит на одеяле. Дочка за тем же столом делает уроки. Парень в трусах подошел к окну и харкнул в форточку.
В окнах первых этажей Катя ни разу не видела злых женских лиц.
Но были в старых районах дома, мимо которых Катя не любила ходить. Двери парадных здесь всегда были нараспашку, на полу — неистребимый кафель, сквозной проход во двор. Катя представляла себе, кто тут жил до революции. Папа — либеральный адвокат. Мама — тоже думала о народе, состояла в разных попечительских советах. Дети, Ляля и Митя, ходили в гимназию. Оказалось, что в новом наступившем веке жить им не разрешается. В восемнадцатом году Митя вышел на полчаса к товарищу и не вернулся. И папу, когда время пришло, вывели из этой парадной в машину и отправили на тот свет. А мама и Ляля умрут в блокаду. Даже в теплый день тянуло из этих петербургских парадных смертным холодом.
На угловом доме висела мемориальная доска: «Здесь жил и умер артист В.Смирнов». На лавочке у парадной сидели две пенсионерки. Одна — с посохом, уже отключенная от действительности. Другая — быстроглазая, в коротком голубом пальто. Видя, что Катя остановилась перед доской, быстроглазая подошла и стала рядом.
— Здесь артист Смирнов жил. А вы приезжая?
— Нет, я местная. Просто гуляю.
— А-а. Я смотрю, женщина интересная.