— Но у тебя нет никакого права нарушать приказ! — крикнул пулеметчик. — Кому это позволено, я тебя спрашиваю, делать такие вещи без приказа?
— Я сделал это сознательно, принял огонь на себя, а этого мне никто не запретит, — отрезал взводный.
— Ну, это мы еще увидим! Вставай и к командиру — шагом марш! Сейчас я командую!
Взводный Чутурило только кисло усмехнулся при виде взъерошенной фигуры пулеметчика Загоры, взял свой автомат и поднялся. Но, прежде чем пойти, он бросил презрительный взгляд на одного из убитых.
— Посмотри, — сказал он, — и у этого были усы. Ты только взгляни на эту паутину под носом. За такие усы я бы убивал.
Пулеметчик посмотрел в сторону лежавших. Усы у мертвого усташа были, по правде говоря, обыкновенными, и Загора не понимал, почему из-за таких усов надо кого-либо убивать.
— Э, да ты совсем дурак! — бросил он. — Что ты тут разглядываешь чужие усы да еще судишь-рядишь о них? Может быть, этот усташ тоже восхищался своими усами. В конце концов, это дело вкуса.
— Именно потому я и говорю, — пробормотал взводный. — Если он не знает цены этому украшению, то зачем отпускать усы? Это же не усы, а насмешка! Если ты не способен ухаживать за такой красотой, то и жить не надо. Усы — это красота, это самое что ни на есть замечательное у мужчины!
От этих слов пулеметчика Загору просто затрясло.
— Знаешь, — сказал он, — мне надоело слушать твои бредни об усах! Ты понимаешь, что и мне уже голову заморочил? Клянусь тебе, что с этих пор я всех усатых буду за километр обходить! Да это же чистое безумие! Когда же конец-то этому придет?!
— Да-да, — безвольно согласился взводный, — по-твоему, это безумие. Но разве безусые могут мыслить по-другому?
После этого замечания пулеметчик Загора просто онемел. Если взводный еще не сошел с ума, тогда он, Загора, сойдет. Нужно положить этому конец и направить взводного в соответствующее заведение. Действительно, дальше уже некуда.
— Пошли! — сказал Загора. — Идем к командиру, а то от тебя тошно становится! А когда образумишься, я тебя поспрашиваю кое о чем. Давай!
После этого оба вышли из здания вокзала и направились прямо к командиру Казимиру.
В этот день на долю взводного Чутурило выпало еще несколько испытаний. Он, собственно, никому не мог объяснить суть дела, а когда происшедшим заинтересовались даже высшие штабы, он вообще отказался говорить о своих усах. Все свелось к выяснению его проступка. Командование отряда ругало его за нарушение дисциплины, хотя и не оспаривало его храбрости и готовности к самопожертвованию; в штабе же бригады сказали, что право каждого бойца — бить неприятеля и что разумную инициативу во время боя необходимо всячески поощрять. В штабе бригады даже подготовили официальный приказ об объявлении ему благодарности, который надлежало прочесть перед всем строем. Под вечер взводный Чутурило вернулся в отряд в очень дурном расположении духа. Бойцы же смотрели на него с восхищением.