Память! Что с моей памятью? Мне было обещано, что по окончании эксперимента она полностью очистится от информации, связанной с полетом на Большое Колесо. Но я ничего не забыл! Я все помнил так же отчетливо и ясно, как вчера. Никакого перехода в новое состояние я не ощущал. Может, вчерашний визит эмиссаров Центра был всего лишь сном? Да нет, в кармане у меня восьмой электрод… В памяти вдруг всплыла последняя фраза моего шефа: «На какую функцию мозга воздействует восьмой электрод?» Да на память, черт возьми, на память! Эксперимент окончен — но память о нем осталась со мной… Мне стало душно. Я открыл окно настежь. В комнату ворвался шум начинающегося дня — дня солнечного, ясного, теплого. Вчерашний дождь умыл город. На газонах зажглись желтые огоньки одуванчиков. Воздух стал прозрачным, легким и звонким от щебета жизнерадостных пичуг… Вспомнив вчерашний инцидент, я глянул в зеркало. Лиловый фингал красовался под правым глазом. Тут же заныли плечо, помятые сапожищами Дэна ребра. «Да, жизнь прекрасна, — подвел я черту, — но не всегда…»
Как мне теперь вести себя с Евграфом Юрьевичем? С тетей Клавой? Делать вид, что я все забыл? Да нет, они живо прочтут мои мысли. Ладно, завтра видно будет.
Маша приехала к вечеру — уставшая, довольная, с двумя сумками покупок. Василий так и не объявился.
На работу в понедельник я опоздал. Все утро замазывал синяк жениной пудрой, но тщетно. Плюнув с досады, я стер пудру — и помчался в институт.
Неожиданности подстерегали меня уже на пороге лаборатории. Из угла, где сидел Евграф Юрьевич, на меня целился колючий, начальственно-недовольный взгляд Балбесова.
— Изволите опаздывать. Нехорошо-с. Хотелось бы знать причину.
— А тебе-то что за дело? — огрызнулся я и сел на свое место.
Петя-Петушок уважительно, со знанием дела, оценивал мой синяк.
— Где шеф-то?
Вопрос был обращен в пустоту, и та отозвалась взволнованным шепотом Тамары Андреевны:
— Тут такое, такое случилось! Евграфа Юрьевича вызвали в Америку. Он звезду открыл. У него дома обсерватория обнаружилась. За ним президент какой-то там ассоциации из самих Штатов прилетел. Я уже и нашатырь нюхала… Ой, что же теперь будет?!..
Я сидел и ровным счетом ничего не понимал. Только одно до меня дошло: Евграф Юрьевич с нами больше работать не будет.
Все это было столь неожиданно, что я поначалу забыл о Балбесове. Лишь после того как он несколько раз проплыл мимо моего стола, по-петушиному выпятив грудь, я вдруг осознал: грядут перемены, и первая — назначение нового завлаба. Стал понятен смысл метаморфозы в поведении Балбесова: он явно метил на это место. Этим объяснялось и то, что он перебрался за стол шефа, и его тон, и легкий подхалимаж Пети-Петушка, и нервное похихикивание Тамары Андреевны. Кандидат в шефы вышагивал по лаборатории и упражнялся в красноречии: