На том берегу действительно все затихло. Зато на этом, на окраинах города и южнее дота, одна за другой взлетали в небо ракеты и по всей огромной излучине долины слышалась стрельба. Вернее, даже не сплошная стрельба, а время от времени возникающая перестрелка, напоминающая беспорядочную охотничью пальбу в ночном лесу.
— Я просил твоих хлопцев, чтобы осмотрели излучину реки, вдруг еще кто-нибудь добрался. Они пошли к реке?
— Нет.
— Почему? Почему не пошли, лейтенант? В Днестр нас бросилось четверо. Может быть, еще хотя бы один…
— Где они будут искать их сейчас? Выплывут — значит выплывут, окопники наши, что у берега дежурят, подберут, помогут. Документы у вас имеются?
— Одни корочки размокшие остались. Сержант твой видел, меня ведь так по реке несло… Трижды с утопленниками «целовался». И что ты думаешь: хватался даже за них. Если бы не бревно, черта добрался бы. Да только лучше было бы на дне остаться. Ни одного бойца не сохранить! Я вас спрашиваю! — Бас капитана куда-то исчез. Покуривая самокрутку, он говорил вяло, с тоской, почти беспрестанно растирая кулаком простуженную грудь. — Боишься, что немцы зашлют к тебе в дот своего «бранденбуржца»?
— Не боюсь, остерегаюсь. Если угодно, сохраняю бдительность. А вам что, приходилось сталкиваться с «бранденбуржцами»?
— И с ними — тоже. Конечно, вам здесь, за рекой, да за нашими спинами… А там, на той стороне, — ад. Там ад был, лейтенант, только кому об этом расскажешь? Кто поверит, я вас спрашиваю?
— У каждого своя война и свой ад. Никаким рассказам-пересказам это не подлежит.
— Тоже верно. А что касается бранденбуржцев… Мне их немцы сразу троих подбросили, не поскупились. Кстати, отсюда шли, из-за реки. Один под нашего лейтенанта подладился. Старшину убило, так он принял командование над новичками из пополнения и привел взвод на передовую, на усиление моего дивизиона. Лейтенант, приведший взвод новичков прямо от военкомата на передовую! Кому бы в голову пришло заподозрить в нем немецкого агента? Двое, что были с ним заодно, вроде из наших, а лейтенант — точно немец. По-немецки говорил, как мы с тобой по-русски. Хоть и с виду чернявый, немцы — они ведь все больше рыжие да белесые.
— Чернявый! — насторожился Громов. — Чуть меньше меня ростом. Прямой, приплюснутый нос, широкий подбородок, жесткое такое выражение лица…
— И улыбка… Улыбка леденящая, — дополнил капитан этот скудный портрет, невольно поднимаясь при этом. — Он что, и здесь побывал, по боевым порядкам вашим прошелся? Когда вы встречались с ним?
— Давненько, почти неделю назад.