— Давай-ка осмотрим его. Должен сказать, что он выглядит виноватым…
Он осторожно ощупал живот Годрича, и тут пес поднял голову, и его вырвало прямо на резиновые сапоги доктора.
— О Господи! Извините! — воскликнула Мэрилин, словно это сделала она, а не Годрич.
— Что ж. «Лучше из себя, чем в себя», как говорила моя матушка. По крайней мере, теперь я знаю, что с ним случилось.
Эдриан Ли отошел на шаг, осторожно снял сапоги и, обследовав их, задумчиво кивнул:
— Он съел что-то такое, что вредно для пищеварения…
— Например?
— Может быть, я ошибаюсь, — указал он на рвоту, — но это обертка от шоколада. Шоколад вреден собакам, особенно когда завернут в бумагу и фольгу.
— Но он поправится? — потупив глаза, спросил Алекс.
— Думаю, да. Я, не откладывая, должен сделать ему промывание, чтобы привести в порядок его бедный желудок. Пожалуйста, молодой человек… Много воды и никакого шоколада, договорились?
Алекс кивнул, его нежное личико стало серьезным, но на нем читалось облегчение.
Лоррейн, незаметно исчезнувшая с сапогами доктора, теперь вернулась. Сапоги были чище, чем когда Эдриан Ли у них появился. Лоррейн робко протянула их ветеринару.
— Надо же, ни пятнышка. Спасибо, — поблагодарил он.
Лоррейн улыбнулась глупейшей улыбкой, а затем повернулась и убежала.
— Он уже выглядит лучше, — сказала Мэрилин, как только ветеринар уехал. Глаза Годрича обрели былой блеск, ушла тусклость и безжизненность, которая так их беспокоила. Но с тех пор как с ним все обошлось, мысли Лизель обратились к Лоррейн.
— Ты это видела?
— Что?
— Лоррейн была… не знаю, как сказать… как лунатик.
— Как лунатик? — Мэрилин немедленно представила ужасную картину: Лоррейн бродит нагишом перед ветеринаром.
— Ты понимаешь, смотрела на него во все глаза… и с таким желанием.
— О, я понимаю. Ожила. Ты думаешь, он ей понравился?
— Ну да, я так думаю.
— Что за ветеринары в этом городе и что за люди в этом отеле? Все, что нам нужно, — это чтобы теперь появился Чайлдз и украл сердце Каси. Тогда у нас будет полный порядок.
— Или твое.
— Еще чего… а впрочем… — хмыкнула с раздражением Мэрилин. — И зная, как мне везет, Чайлдз будет старичком лет семидесяти, хромой и с дурным запахом изо рта.
— И ты влюбишься в него, зная тебя и твою слабость к хромым и убогим.
— Не думаю. У меня уже есть один мужчина, который прочно обосновался в моем сердце.
— Ты не должна оставаться одинокой ради Алекса.
— Почему же?
— Потому что несправедливо, если только он будет занимать место в твоем сердце. Это большая ответственность для ребенка. Я могу представить его подростком, обремененным одной из тех печально известных матерей, которые заранее ненавидят любую одинокую девушку и устраивают сцены, если их сынок не звонит домой каждый день… Это в том случае, если ты позволишь ему уйти из дома. Скорее всего, ты будешь шантажировать его, умоляя, чтобы он жил с тобой, пока ему не стукнет сорок.