Деречо и Искьерда, правый и левый — у флота Марген дель Сур было два адмирала и третий — король. Левый адмирал что-то подкачал, а рейна привязана к стулу в собственном замке. Но Альварес никогда бы не предал, он служил еще ее отцу…
Впрочем, Энриго тоже служил отцу.
— Может наша затея и провальная, но ты этого провала уже не увидишь, — ухмыльнулся он.
— Ты подумай, как только ты пустишь сюда лестанцев, то тут же останешься не у дел, придурок! — не выдержала она. Мысль о том, что свободный южный берег все таки станет буферной зоной между Фервором и Даром, мучала невыносимо. Амарелла рванулась, пытаясь подняться. — Тебя первым грохнут, чтобы ты не путался под ногами у Ста семей со своими жалкими амбициями. И Дар тут же введет сюда войска! Они не потерпят у себя под боком Лестан и Эль Янтара за его спиной. И начнется война, сукин ты сын, каррахо, чертов выкормыш!
Она с яростью плюнула, и попала прямо в ненавистную усатую физиономию. Как она могла терпеть этот позорный брак целых два года!
Из почтения к памяти рея Вито.
Следующий удар был таким сильным, что она даже его не почувствовала. В глазах вспыхнуло, пол и стены разьехались в разные стороны и почернели.
Амарела уронила голову на грудь, задыхаясь от ненависти и потрясения.
Энриго некотрое время постоял рядом, тяжело дыша, потом развернулся и вышел.
Хлопнула дверь и рейна Марген дель Сур наконец смогла заплакать.
* * *
Ветлуша сонно двигалась к морю, стиснутая каменными стенами. Раньше по ее изогнутым берегам лежали песчаные отмели, и подмытые за долгое время обрывы с торчащими корнями и ласточкиными гнездами. На деревянные мостки приходили стирать прачки, можно было поднырнуть снизу и опрокинуть корзину, так чтобы по воде полыли тяжелые белые полотнища простынь и человеческие рубахи, взахивая рукавами, словно утопающие.
Прачки крыли водяной народ всякими словами, но зимой бывало ставили у полыньи блюдо с горячими пирожками — чтобы в апреле лучше ломался на реке лед.
Ньет поднырнул под струю теплого течения, сильно отталкиваясь ногами, метнулся в тень моста и застыл над донной мутью, раскинув руки и слегка пошевеливая растопыренными пальцами. Потом он медленно перевернулся на спину и бездумно уставился на свет и темные кляксы, пятнавшие поверхность. По мосту грохотали фуры и легковые автомобили, опоры вибрировали, отдаваясь под ребрами, как отдается грохот барабана. Если слушать из реки — город колотится, как огромное сердце, пульсирует, проталкивает кровь по жилам.
Фолари улыбался, не мигая смотрел вверх, темные глаза оставались неподвижны.