— Пока в памяти… пока в памяти… сказать Дмитрию Ивановичу…
Потом перед глазами появилось и уплыло куда–то лицо князя.
Дмитрий Иванович побледнел, услышав про набег Кейстута. О походе Михайлы Тверского на Дмитров он уже знал.
Все спуталось в голове Семена, и лишь когда сквозь надвигающееся марево бреда увидел склоненное над ним лицо Насти, даже не разобрав слов, голос ее узнал — понял: «Дома я! С Настей, с Ванюшкой. Ну и ладно!»
— Совсем худая охота!
— И куды это дичь подевалась? Намедни дичи всякой было полно, а ныне нет как нет!
— Без лешего тут не обошлось.
— А што?
— Иль не слыхивал? Лешим в бабки на зверей играть первая забава. Наш, видно, промотался: всю дичь проиграл.
— Разве што леший, а то стыдно: в кои веки князь Митрий выбрался на охоту, и накося — остался без добычи.
Из всей охотничьей ватаги, кажется, один Дмитрий Иванович не унывал.
«Плохо поохотились, зато надышались черемуховым духом».
Поперек седла у Дмитрия Ивановича лежал целый веник из цветущей черемухи. Дмитрий то и дело поглядывал, не помялись ли цветы. Хотелось привезти их княгине свежими.
«Вот говорят: «Черемуха цветет — холод и ненастье будут…», а нынче теплынь, солнце».
Но не долго так думал Дмитрий Иванович. Заботы обступили его и ушли из памяти еще не огустевшие леса, брызги росы с задетой ветки, кисленькие трилистники заячьей капустки, сорванные сегодня утром. Заботы, заботы. Много их! Чем ближе к Москве, тем дум и забот больше. В Москве со всех сторон слышался стук топоров.
«Строятся! Не глядя на вражьи набеги, строятся повсюду».
Так думалось Дмитрию Ивановичу, и в мысли прокралось успокоение: «Нет! Народ не уходит из Москвы, верит в силу Москвы», а глаз невольно подмечал там черное, опаленное бревно, положенное в новый сруб, здесь сухую, горелую березу, которую так и не удосужились свалить.
«Еще явственно проступают следы Ольгердова нашествия. А ныне Кейстут побывал, значит… опять будь настороже, опять жди литовских набегов…»
Дмитрий Иванович так задумался, что даже не сразу услыхал, как его окликают.
— Князь Дмитрий! Дмитрий Иванович! Здрав будь!
Князь наконец очнулся, увидел на высоком крыльце Семена Мелика и Фому, отозвался:
— Как сам здрав, Семен Михайлович? Фому о здравии не спрашиваю, ему хворь — как седло корове, а тебе каково?
— Ничего, княже, спасибо! Жена малиной да медом отходила. Вот на солнышко вышел погреться.
— Так ты здоров, Семен?
Мелик понял, согнал улыбку.
— Коли мне дело есть, считай меня, княже, здравым.
— Хорошо! Поглядел я на тебя да и вспомнил: ты ведь Великий Новгород знавал?