— Кто велел?
Не ждал Вельяминов спокойного вопроса, спокойного голоса от Владимира Андреевича, обмякнул, ответил тихо:
— Мамай велел.
— В бочонке отрава?
— Отрава.
— Значит, хотел наверняка бить, хотел, чтоб я сей час твоего сурожского винца испил?
— Хотел.
— А знаешь, почему ты во всем признаешься? След заметаешь! От товарища отводишь. Кто у тебя в товарищах?
— Никого нет! Никого!
— Сразу и голос другой стал, а то шепчет, аки помирает. Ты в Серпухове где на постой встал? На горе у кузнеца Никишки? Так?
Ивана оглушило: «Все знает!»
А Владимир продолжал наседать:
— Отвечай, пес, отвечай! Что за рыжий старик с тобой приехал?
— Не рыжий он, седой. Нас в Орде хной [290] выкрасили.
— Имя его скажи, все равно сейчас пошлю его взять, узнаю.
— Узнаешь, княже, старик тебе ведом.
— Имя!
Иван обеими руками закрыл лицо, молчал окаменело, потом вздрогнул всем телом, уронил руки, прошептал:
— Зовут его Некомат–Сурожанин.
18. ПО ЗАКОНУ ЛИХИХ ВРЕМЕН
Звякнув цепью, Иван Вельяминов шевельнулся в телеге, взглянул вокруг и еще ниже опустил голову.
Горько и тошно видеть на Красном крыльце кремлевских палат врага и супостата — князя Дмитрия да дядюшку Тимофея, который, не глядя на обиду рода Вельяминовых, Москве верен остался. Окольничий! Чин свой он заслужил! Вон и здесь, на крыльце, около князя стоит. Но тошнее всего смотреть на дородного, с такой же черной, как у князя, бородой, боярина Михайлу Бренка. Мишка еще щенком был, когда князь его впервые боярином назвал, чтоб Вельяминовых обидеть. Обиды той Иван не забыл до сих пор.
— Слезай, што ли, приехали… на свою погибель, — сказал Некомат, с кряхтеньем вылезая из телеги.
Сверху донесся голос Дмитрия:
— В подклеть их!
Владимир Андреевич повторил воинам стражи:
— В подклеть, в подклеть душегубов. Не мешкайте, ведите их.
Едва за узниками захлопнулась дверь, как Иван, ощупью найдя Некомата, толкнул его и зашептал:
— Молчи! Пытать будут, молчи!
— А про корешки скажем: «Мамай принудил», — прошелестел чуть слышный ответ.
— Само собой принудил!
Некомат почему–то догадался, что Ванька торопливо кивает головой. Так оно и было. Когда распахнулась дверь и в темноту упал свет факелов, Некомат разглядел последний кивок Ивана, но тут же забыл о нем, уставившись на княжьих слуг, угрюмые лица которых не сулили доброго.
Иван через голову Некомата, через головы слуг смотрел на князя и бояр, но ничего, кроме трех ненавистных ему лиц, не видел.
«Вон они: князь Дмитрий, Тимофей, Бренко…» — Остальные лица сливались. Даже князь Владимир, тоже враг лютый, захвативший их в Серпухове, привезший в Москву, даже он, исчез куда–то в темноте подклети. Забыл о нем Иван. А надо было помнить. Из темноты послышался голос Владимира: