Свинцовый ливень Восточного фронта (Кунов) - страница 31

После начала кампании в России дочь владельца замка сказала мне, что теперь мы, немцы, точно проиграем войну. Официально, конечно, я не мог с нею согласиться.

В конце лета я был уведомлен о моем направлении в офицерский резерв группы армий Юг на Восточном фронте. Это было моим последним прощанием с частью, бойцы которой были в основном моими земляками.

Моей первой остановкой в России был Кировоград, где находился офицерский резерв группы армий. Перемена вида от зеленой, красивой Франции до унылой, серой России была столь сильной, что мне понадобилось много времени, чтобы привыкнуть к этому. Квартиры офицерского резерва были в прежнем местном штабе советской тайной полиции — низеньком кирпичном здании. В здании были явно видны следы от пуль на стенах подвала, одиночных камер и так далее. Короче говоря, в здании было все, что требовалось обитателям штаба тайной полиции для их ремесла.

В то время в Кировограде был также гигантский лагерь с тысячами русских военнопленных, которые после начала так называемой «распутицы» стояли по колено в грязи. Хотя они были нашим противником, я все равно чувствовал, что ситуация этих людей была отвратительной и невыразимо угнетающей.

Совершенно очевидно, нельзя было обвинять штаб группы армий в их страдании. У нас просто был недостаток помещений для их размещения и особенно средств для перевозки их в более подготовленные лагеря. Но я не хочу скрывать, что в некоторых местах обращение с русскими военнопленными было некомпетентным! Злодеяния, совершаемые в отношении некоторых немецких солдат, по-видимому, также способствовали плохому обращению со многими русскими военнопленными.

Когда меня отправляли на восток, я был фактически убежден, что не успею поучаствовать в боях. Отто Дитрих объявил по радио, что с конца лета в России будут нужны лишь действия по наведению порядка.

На месте все оказалось совсем иначе.

После нескольких дней в Кировограде я получил приказ прибыть в часть, в составе которой я побываю почти во всех своих боях войны, а именно 198-ю пехотную дивизию, сформированную в Баден-Вюртемберге. Я доложил командующему 308-го гренадерского полка, пожилому человеку, которого, как я сразу заметил, очень любили его люди. Этот полковник, «Папа Шульц», сказал мне с сильным швабским акцентом: «Для моих швабцев не пройдут отговорки, что вы даете своим пруссакам!» Он сразу сказал, что он от меня ждет. Как я позже установил, я был действительно почти единственным нешвабцем в офицерском корпусе его полка.

Солдаты на фронте с сильной горечью относились к неверному истолкованию и недопониманию реальной ситуации. У меня почти не было времени, чтобы привыкнуть к Восточному фронту. Через несколько часов после моего прибытия я был на вершине безлесного холма, напротив шахты, занимаемой русскими. Мои укрепления (!) назывались «высотами Линцмайера», в честь того лейтенанта, которого я был послан заменить. Позиции занимали лишь несколько унтер-офицеров и солдат нашего 1-го батальона. Слева и справа от нас были большие бреши в линии обороны. Единственной поддержкой защитников одинокого холма был взвод тяжелых пехотных пушек, обстреливавших подходы к высотам Линцмайера и шахте. Для меня настоящая война началась только теперь, на высотах Линцмайера.