Как же я тебя, мамуля, ненавижу, внезапно поняла она.
И сама удивилась, насколько точным было пришедшее на ум слово.
Машенька схватила письмо, лихорадочно его перелистала. Опять злорадно хохотнула, не в силах сдержаться. Месть неведомого кретина, уязвленного в самое сердце, была уникальна по своей простоте и эффективности, — надо знать Неонилу Ивановну, чтобы понимать это! Как все-таки жаль, что стрела не долетела до мишени… как несправедливо…
Дочь ворвалась к матери.
— Я не знаю, что мне теперь делать!!! — крикнула она. — Ты этого хотела? Ты хотела, чтобы я подняла кверху лапки? Подняла!!! Без тебя я никто, да, да, да!!! Очень вовремя ты меня бросила… А ведь была б ты живая — так и ползала бы я перед тобой на брюхе! Как всю жизнь, всю эту долбанную жизнь…
Она села на стул возле дивана и закинула ногу на ногу.
— Скоро тебя увезут, а я не заплáчу. И не надейся. Ни одной слезинки не уроню. А пока мы еще вместе, послушай, что на самом деле о тебе думают прирученные тобой приматы…
«…Мы тогда часто с Вами встречались по служебным делам, а после — и за пределами своих административных обязанностей. Говорили буквально обо всем, анализировали мировые события, обсуждали вечные вопросы бытия, и в то же время безотчетно стремились к выяснению беспокоящих нас чувств. Наконец, встречи и прогулки закончились тем, что Вы посетили меня под сводами моей крыши. Разве могу я сейчас скрывать, ЧТО я пережил, ожидая трепетный миг обладания, напряженные и волнующие мгновения чувственного влечения!
Вы были эффектны в голубом платье, которое особенно подчеркивало пластичность Вашей фигуры. Платье шло Вам и к лицу, и ко всему облику…»
(«Платье шло к лицу, лицо — ему навстречу», — подумала Машенька. Автор не в ладах с русским языком, но это и ценно, в этом — особенный смак. Неонилу Ивановну, ценительницу Ахматовой и Цветаевой, натурально бы стошнило…)
«…Увы, первое разочарование. Не все в Вашем туалете оказалось в порядке. Избавим друг друга от интимных подробностей, но этот беспорядок, это упущение — называя вещи своими именами, прямая неопрятность, — больно кольнули меня.
Второе разочарование стало решающим в нашем разрыве. Я всем своим существом понял, что являюсь не более, чем очередным экспонатом в коллекции Ваших, как Вы теперь выражаетесь, полюбовников. Романтика, опьяняющие мечты — это были игра и вздор.
Я настоял на прекращении свидания. Мы оделись и ушли — ушли, чтобы больше не встречаться…»
А ведь я, в отличие от нее, способна на любовь, подумала дочь. Я способна на безумства — на то, что она себе никогда не позволяла. Взять хотя бы Женатика…