Папа, заворочавшись, просыпается и садится в кровати:
— Что такое? Тебе плохо?
— Нет, Карлтон. Мне хорошо. Я тебе уже говорила.
Он сонно кивает и засыпает, даже не успев упасть на подушку.
— Что ты хотела сказать мне, мама?
— Я долго разговаривала с твоим отцом и приняла решение.
— Боже, — выдыхаю я. Представляю, как она разъясняла этот момент Стюарту, когда тот просил моей руки. — Это насчет трастового фонда?
— Нет.
«Тогда, должно быть, относительно свадьбы», — думаю я. До дрожи грустно осознавать, что маме не придется готовить мою свадьбу, — и не только потому, что умрет к тому времени, но и потому, что свадьбы не будет. И пусть это чудовищно и я чувствую себя страшно виноватой, но все же испытываю облегчение при мысли, что мне не придется пройти через это в ее обществе.
— Вижу, вы заметили, что в последние несколько недель дела пошли на поправку, — продолжает она. — Я знаю, доктор Нил говорит, это последний всплеск и прочую ерунду…
Кашель выгибает дугой исхудавшее тело. Протягиваю платок, она, нахмурившись, промокает губы.
— Но, как я сказала, я приняла решение.
Киваю — с тем же сонным выражением, что и отец минуту назад.
— Я решила не умирать.
— О, мама… Господи, умоляю…
— Слишком поздно, — величественно отмахивается она. — Я приняла окончательное решение.
Мама потирает друг о друга худенькие ладошки, словно смывая с них рак. Она сидит, стройная и подтянутая в своей ночной рубашке, нимб светится вокруг ее головы, — и тут до меня доходит. Какая же я дура. Ну конечно, и к собственной смерти мама будет относиться столь же непреклонно, как и к прочим сложностям жизни.
Пятница, 18 января 1964 года. На мне черное платье колоколом. Ногти на руках обкусаны. Каждую деталь сегодняшнего дня я буду помнить, наверное, так же, как некоторые люди помнят, какой сэндвич они ели или какая песня звучала по радио, когда они узнали об убийстве президента Кеннеди.
Вхожу в ставшую такой знакомой кухню, останавливаюсь на привычном месте — по центру. За окном уже темно, и желтый свет лампочки кажется особенно ярким. Смотрю на Минни, она смотрит на меня. Эйбилин замерла между нами в готовности предотвратить ссору.
— «Харпер и Роу», — объявляю я, — хотят опубликовать книгу.
Тишина. Даже муха прекращает жужжать.
— Вы шутите, — отзывается Минни.
— Я разговаривала с миссис Штайн сегодня днем.
Эйбилин издает вопль, какого я никогда прежде от нее не слышала.
— Господи, не верю! — кричит она, и мы бросаемся обниматься — Эйбилин и я, Минни и Эйбилин. В мою сторону Минни ограничивается обычным взглядом. — Ну-ка, садитесь! — радостно нервничает Эйбилин. — Расскажите, что она сказала? Что нам теперь делать? Господи, а у меня-то даже кофе не готов!