Он на голову выше Кати, худощав, с крепкими скулами.
Черные большие брови длинно расходились к вискам, и эти брови и глаза с задумчивой какой-то усмешкой в доброй их темноте нравились Кате.
- Что вечером делаешь? - спросил он.
- Не знаю.
- И я не знаю. Приходи к кладям...
Дома Федор и часа не был.
- Отдохнул бы с дороги, Федя,- сказала мать с заботой: скоро провожать - опять в дорогу ему.
- Как-нибудь, мама, на весь месяц приеду. Зароюсь на сеновале, целую неделю только спать буду.
Аграфена Ивановна налила из горлача молока в кружку.
Молоко из погреба, холодное.
Помылся, почистился Федор. Кружку молока выпил прямо на пороге: мать уж тут остановила - и скорей к кладям. Там свидание с Катей.
Стоит на крыльце Аграфена Ивановна. Что ж грустовать? Не птенец, чай. В люди выбился, выучился - политрук теперь ее сын.
Отец под Перекопом погиб в сивашском болоте, когда Феде и годика не было.
Так и жили вдвоем в покривившейся избенке. Хлеб всякий бывал - с молодой корой и с мякиной: так им доставалось без отца, который в шлеме со звездой глядел на них с карточки, что прибита в углу, прикрытая стеклышком в рамке из березовых планок. Выстругал их Федя еще мальчонкой для папани своего.
Все та же избенка и стоит с тех лет, только крышу свежей соломой перекрыли да второе прорубили окошко для света.
"На хутор пошел",- заметила Аграфена Ивановна, как свернул сын на тропку, что пробивалась через луг к кладям. Клади повисли, как над бездной с кристаллически скользившими звездами в глубине. Тянуло из-под берега земляничным запахом кувшинок. Федор встал под куст. Открытая земля тут дышала паром, а сверху, из гущи листьев, кропило холодком росы. На хуторе расплывчато горели огни. Слышались голоса, прозрачно прозвенело ведро у колодца.
"Удивительно все-таки: вчера еще в Москве был, а сейчас стою тут",-подумал он. Случилось так, как он и мечтал... Ждет Катю у кладей; как стрелы, летят они над водой в простор лугов.
Придет ли она? Ничего ведь не сказала.
Над тропкой на той стороне белое мелькнуло-словно чайка понеслась к реке. Скрылась в кустах.
"Катя... Катя",- почувствовал он, идет она.
Клади она перешла не спеша, даже остановилась на середине.
- Катя! - позвал он ее.
Она вышла к нему на тропку.
Край неба на закате просеивался зеленоватым светом, брезжил на лице Кати, на ее кофточке с дышавшей тенью от груди.
- Между прочим, я и приходить не хотела,- сказала Катя.
- Прости. Я не знал,- с огорчением сказал Федя.
- На минутку вышла.
- Если больше нельзя, хоть на минутку. Я для этого и пригласил тебя, решить и выяснить.