— Я думал, они продаются белого цвета, — сказал Дон.
Уэсли посмотрел на Дона так свысока, как на него самого смотрели в английском отделении, когда он впервые появился с Кайндлом.
— Ничего не приходит белым, — сказал он, — это Америка.
Дон подумал над этим и затем сказал:
— Я слышал, ты и Эллен разбежались.
Уэсли вздохнул.
* * *
Эллен — его друг, и один из самых достойных, была таковой четыре недель назад. Она, конечно, не работала в английском отделении, но мысль забраться в постель с кем-то из английского отделения, даже с Сюзанной Монтанари, которая только слегка привлекательна, приводила его в содрогание. Эллен, пятьдесят два года, голубые глаза, стройная, с копной коротких вьющихся черных волос, что делало её отдаленно похожей на эльфа. У неё энергичная фигура и поцелуй дервиша (Уэсли никогда не целовался с дервишем, но мог себе это представить). И её энергия не ослабевала, когда они находились в постели.
Однажды, задыхаясь, он повернулся на спину и сказал:
— Я никогда не буду равным тебе, как любовник.
— Если ты будешь говорить так высокомерно, как сейчас, то ты не будешь моим любовником надолго. У тебя все окей, Уэс.
Но он предполагал, что все не так. Он предполагал, что в этом отношении он как раз что-то типа посредственности.
Однако это не из-за его низкой сексуальной способности завершилась их связь. И не в том причина, что Эллен строгая вегетарианка с соевым сырным бутербродом в холодильнике. И не потому, что она иногда лежала в постели после любовных игр, говоря о баскетбольных тактических навыках и неспособности Шауны Дисон чему-то научиться, и которую Эллен называла «старые садовые ворота». Фактически, эти монологи иногда погружали Уэсли в глубочайшие, сладостные и освежающие сны. Он думал, что это происходит из-за её монотонного голоса, который отличался от пронзительных криков ободрения (часто непристойных), которые она позволяла себе, когда они занимались любовью, — визг, который похож на крик, издаваемый во время баскетбольной игры, бегая туда-сюда у боковой линии, подобно зайцу (или белке, взбирающейся на дерево), призывая девочек «Отдай мяч», «Бросай в кольцо» и «Веди игру». Иногда в постели она кричала «Сильнее, сильнее, сильнее». Точно так же, как в оставшиеся минуты игры, она способна призывать не более чем «Забей, забей, забей».
Некоторым образом они отлично подходили друг другу, по крайней мере, на короткий период. Она — горячее, твердое железо из горна, и он — в его квартире, напичканных книгами — та вода, в которой она охлаждала себя.
Проблемой были книги. Книги и тот факт, что он назвал её безграмотной сукой. Раньше он никогда не называл женщин такими именами, но она удивляла и раздражала его так, как он и не подозревал. Он посредственный преподаватель, как предполагал Дон, и роман мог оставаться внутри него (подобно зубам мудрости, которые никогда не вырастут и, по крайней мере, избегут возможности гнить, инфицироваться и получать дорогое лечение, что подразумевает хорошее обезболивание), но он любил читать. Книги — вот его ахиллесова пята.