— Я всю жизнь помогаю. Если бы я сама могла чего... Ух ты! Все исправила бы, что мне не нравится!
— А что тебе не нравится?
Бабушка выпрямилась над тазом:
— Подумать надо.
— Нет, — возразил Мишук, — надо знать.
Бабушка улыбнулась и долго мыла посуду со своей одинокой улыбкой.
— Очереди, наверно... — нерешительно сказала она. — Сколько я простояла в них! Зину вырастила — стояла, твоего папку вырастила — стояла, ты родился и уже вон какой большой, а я все стою. Хорошо бы их, очереди, ликвидировать!
— А как?
— Ты один не справишься. Я и так по магазинам тебя гоняю, помощника.
— А что тебе, бабушка, нравилось всю жизнь?
Бабушка перетерла чашки, составила их в шкаф и так же неожиданно, как только что вздохнула, засмеялась — веселей всякой молодой.
— Очереди, наверно. Со знакомыми встретишься, наговоришься... Вроде клуба.
— Клуба?
— Ну да! Ты вот в цирк сколько раз ходил?
— Не считал.
— А я первый раз пошла на день рождения, когда тридцать стукнуло. Дедушка всю ночь в очереди стоял, за билетами, подарок мне... У вас-то самые длинные очереди теперь за автомобилями, а тогда в приезжий цирк ночью перекликались...
Бабушка повесила полотенце на гвоздь, подошла к двери, приложила ухо.
— Что там, баба Лена?
Она махнула рукой:
— Обсуждают. Про какого-то Сианука.
Разглагольствовал, собственно, дядя Афон, а Михаил Авдеевич лежал, задумчиво глядя в потолок, пока не попросил перестать про этого самого принца. С ним разберутся. Больше волновало совсем другое. Не понимал он, чего не хватает молодежи, и попросил дядю Афона подсказать. Не может ли?
— Пара пустяков, — охотно согласился тот, — сознательности ей не хватает.
— А целина? Гидростанции? КамАЗ? БАМ? — спрашивал Михаил Авдеевич тихо.
— Так молодежь у нас героическая! Кто же спорит?
— Героическая, но бессознательная?
— Э, нет! Одно не прячет другого. Здесь БАМ, а там — на гитарах бряцают поперек мотива, хиппи-мипи местного образца. Корчатся на углах. И лохмы до плеч. Тьфу!
— По-моему, важно, что в голове, а не на ней.
— Волос длинен — ум короток. Кто это сказал? Народ. Он зря говорить не будет, не спорь с народом. Я бы им всем расклеил эти слова на лбах. Пусть так и ходят, соответствуя.
— А гитара у моего Кости тоже есть.
— Работает и культурно отдыхает. При чем здесь Костя?
— О других слышу, а про Костю думаю.
— Неконкретно ты как-то откровенничаешь, старый.
— Ничего конкретного нет, — сказал Михаил Авдеевич, отвернувшись к стене, и задышал почаще.
— Врешь.
— Мы с Леной прожили больше сорока лет. Все трудное сближало. А нынешняя молодежь?
— Вот-вот! Бегают со своей свободной любовью! Охмуряют друг дружку.