Если вы спросите у любого из членов экипажа, как он оценивает корабельную стряпню, все в один голос ответят: «Сущее объеденье!» Однако, восхищаясь ею в общем и целом, они, как и подобает настоящим французам, не преминут раскритиковать ее по мелочам.
Кока с пекарем эта критика неизменно задевает. За ними водится милая слабость, присущая любой хорошей домохозяйке; они любят, чтобы их стряпню хвалили.
Войдя в камбуз, я вижу, что вся компания уже в сборе — Таитянин Тетатюи, бретонец Жегу (такой же молчальник, как Морван) и уроженец Лангедока Марсийяк. Даже пек здесь, хотя ему, казалось бы, самое время отсыпаться после трудовой ночи. Все с серьезным видом уставились на четырех мороженых лососей.
— Вот какое дело, доктор, — обращается ко мне Марсийяк. — Вытащил я эти рыбины из морозилки и что-то мне не очень понравилось, как они выглядят. А вы что скажете?
Я гляжу на лососей. Туши внушительные, в каждой — килограммов пять. Но откуда мне знать, почему их вид не нравится интенданту?
— Сперва выслушаем кока, — говорю я.
— Ничего не поделаешь, — решает Тетатюи, — придется их распотрошить.
Пока они вместе с Жегу орудуют ножами, я гляжу на их руки. Чистые, не придерешься. Ногти коротко острижены, никаких порезов, — загноившийся порез представляет опасность и для них самих, и для всего экипажа.
— Готово, — объявляет Тетатюи.
Смотрю во все глаза, но без толку. Понятия не имею, как должна выглядеть лососина, если она не сварена, да и запаха нет никакого — ведь она только что из морозилки. На всякий случай, слегка поморщившись, говорю:
— А вы что думаете, кок?
— Вроде бы не так страшно.
— А вы, Жегу?
Жегу молча кривит губы. Скажи кто-нибудь из них хоть слово, все и уладилось бы. Мне было бы за что зацепиться. Но они как воды в рот набрали. Мы впятером с молчаливым неодобрением взираем на распотрошенных лососей.
— И все-таки, — изрекает наконец пек, указывая на самого крупного, — вот эта рыбина недурна.
— Совсем недурна, — соглашается Тетатюи.
— Оказывается, все не так уж и плохо, — говорит Марсийяк проводя пальцем по щеточке усов — Значит, они съедобны?
Он-то первым и забил тревогу, вызвался играть роль прокурора, а теперь, видите ли, переметнулся в защитники. Понять его можно: потеря рыб будет на его совести.
Но теперь начальник склада возобладал в нем над блюстителем гигиены:
— Значит, они съедобны?
— Съедобны, да не совсем, — бросает Тетатюи.
Жегу продолжает играть в молчанку, да и пекарю, судя по всему, сказать нечего. Все четверо мнутся. В мою сторону не глядят, но явно ждут моего решения. А оно уже принято. Передо мной только что промелькнула ужасная картина: на подлодку обрушивается волна кишечных заболеваний, две трети матросов и офицеров держатся за животы, вахтенная служба трещит по всем швам, моральное состояние экипажа с катастрофической скоростью падает.