Мы ехали очень недолго и остановились на улице Кордельеров, возле дома под номером 30. Возница четко объяснил мне, как найти квартиру Марата, и на прощанье заметил:
— Видишь, вон там, на углу улицы Паон, старинное здание с башней? Так вот, многие простаки считают, что это и есть дом Друга народа. Оно и понятно — ведь это самый красивый дом на улице Кордельеров! Но патриоты знают, что Друг народа не гонится за красотой и богатством и поэтому живет именно здесь в самом обычном доме, в самой обычной квартире, — ты в этом убедишься сам.
Я расплатился со словоохотливым почитателем Друга народа и нырнул под арку ворот, расположенных между двумя лавчонками. Пройдя маленький дворик, в одном из углов которого был вырыт круглый колодезь, я свернул направо и очутился в широком проеме. Наверх вела каменная лестница с коваными железными перилами. Поднимаясь и описывая полукруг, она привела меня на площадку с двумя окнами во двор. Здесь была дверь в квартиру Марата, а рядом — небольшое окно, через которое свет с площадки проникал на кухню. Вместо шнура для звонка висел железный прут, согнутый на конце.
Я позвонил.
* * *
Остановимся на несколько минут, мой читатель.
Эта квартира была последним пристанищем Марата. Сюда он пришел из подземелья, здесь познал счастье разделенной любви, здесь жил во время своего триумфа, здесь нашла его смерть.
Я часто бывал в этой квартире, а иногда даже по нескольку дней жил в ней. Мне были знакомы и близки не только ее обитатели, но и все ее убранство, каждый предмет обстановки. Между тем о квартире Марата ходили всякие толки, и мемуаристы имели дерзость расписывать ее, никогда не видев.
Все может быть. Дома, как люди, не вечны. Пройдет время, и дом номер 30 по улице Кордельеров исчезнет [13]. И никто из интересующихся жизнью Друга народа, никто из грядущих биографов его уже не сможет описать его жилище. А потому это сделаю я, и да будет прощено мне новое отступление, которое, в сущности, отступлением не является.
Квартира, снятая Маратом на имя девицы Симонны Эврар за 450 ливров в год, была довольно обширной. С лестничной клетки вы попадали в темную прихожую. Налево шла кухня, направо — узкая столовая с окнами, выходившими во двор, потом квадратный зал и, наконец, маленькая комната с кирпичным полом, служившая ванной (здесь-то и произошла трагедия). Размеры этой комнаты были таковы, что шесть-семь человек едва в ней развернулись бы. Она была оклеена светлыми обоями с изображением витых колонн. Значительную часть одной из стен ее закрывала большая карта Франции, разделенной на департаменты; около карты висели два пистолета, а над ними можно было прочитать надпись, сделанную большими буквами: «СМЕРТЬ». Спешу тут же заметить, что такой вид ванная комната приняла в последние месяцы жизни трибуна, когда он стал проводить в ней большую часть суток; до этого же и карта, и пистолеты висели в его кабинете над письменным столом. Комнаты, выходившие окнами на улицу, были большими и лучше обставленными, хотя вся их меблировка выглядела простой и не новой. Здесь располагались кабинет, гостиная, оклеенная трехцветными обоями с эмблемами революции, и спальня, сообщавшаяся с описанной выше ванной. Имела ли мадам Ролан в виду гостиную, когда говорила о «роскошно обставленном, в изнеженном вкусе салоне» Марата? Надо думать, то был чистейший плод ее фантазии. Единственной роскошью гостиной и спальни были высокие окна из цельного богемского стекла, дававшие много света.