Он имел форму эллипса, усеченного с одного конца председательским бюро, с другого — кафедрой оратора. На стене, позади бюро, висело полотнище с текстом Декларации прав, увенчанное двумя скрещивающимися кинжалами. Гипсовые бюсты Брута и Вильгельма Телля, расположенные по бокам декларации, казалось, были поставлены там, чтобы служить ей охраной. Напротив, за ораторской трибуной, возвышался такой же бюст Руссо, по обе стороны от него — бюсты Мирабо и Гельвеция. Вдоль длинных сторон эллипса шли амфитеатром пять рядов скамей; на них рассаживались люди, пришедшие с нами. Мы с Мейе заняли места в нижнем ряду, у самой трибуны.
Между тем количество светильников утроили, и в зале стало светлее. Увеличилось и оживление. Я заметил, что многие из присутствующих, собравшись группами в разных концах зала, что-то горячо обсуждают. От одной из таких групп отделился молодой человек с длинной шевелюрой и направился в нашу сторону. Когда он проходил мимо пас, глаза его скользнули по моему лицу и остановились на Жюле. Длинноволосый хлопнул Мейе по плечу:
— А, артист! Рад тебя видеть. Сегодня здесь будет жарко: Дантон собирается разоблачить заговор двора!..
Мейе встал:
— Привет, Демулен. Не менее рад тебе. О каком заговоре ты толкуешь?
— Сейчас услышишь. — Демулен улыбнулся и кивнул на трибуну.
— Ты не видел Марата?
— Он будет позже. Прости, спешу.
И Демулен, быстро пройдя вдоль нашего ряда, исчез за трибуной.
Я хотел было обратиться к Жюлю с вопросом, но тут вдруг раздался звон колокола. Кордельеры поспешили к своим местам. Над председательским бюро возникла огромная кряжистая фигура. Взглянув в лицо гиганту, я отпрянул: так оно было уродливо.
Он поднял руку:
— Господа, я прошу вашего внимания всего лишь на несколько минут. Я хочу сообщить вам кое-какие полезные сведения о причинах общественных бедствий…
Голос гиганта был необыкновенно громким и сильным; хотя мы сидели на противоположном конце зала, мне казалось, будто он кричит у самого моего уха.
Мейе толкнул меня локтем:
— Дантон, председатель дистрикта.
Я с вниманием слушал оратора.
Вопреки своему предупреждению, он говорил довольно долго. Речь его была образной, цветистой, наглядной: слушая его, я словно видел картины, которые он рисовал притихшему собранию.
Дантон рассказал о событиях самого недавнего прошлого, слухи о которых уже ходили в народе.
1 октября в большом зале Версальского дворца король дал банкет в честь офицеров Фландрского полка. Банкет превратился в контрреволюционную манифестацию. Приветствуя короля, королеву и маленького наследника престола, лейб-гвардейцы топтали трехцветные кокарды революции и выкрикивали проклятия по адресу «мятежного Парижа». Подверглось оскорблению и национальное знамя. Переполненные вином и роялистскими чувствами, офицеры громко и хвастливо кричали о своих планах…