Напоследок Беатриса еще раз взглянула на его озорные глаза и пошла прочь. Пять долгих лет она предавалась мечтам и грезам возле этого портрета. А теперь этот мужчина, реальный, из плоти и крови, лежал на кровати двумя этажами выше.
Похоже, что под грязными длинными волосами, нечесаной бородой и маской сумасшествия скрывался тот самый юноша, который так давно позировал для портрета?
Теперь владыка гоблинов страшно завидовал Лонгсуорду, который владел чудесным мечом, ибо гоблины никогда не бывают довольны тем, что имеют.
Когда на землю легли сумерки, перед Лонгсуордом возник владыка гоблинов, укутанный в богатый бархатный плащ, и с поклоном обратился к нему: — Добрый господин, у меня в кошельке тридцать золотых монет, которые я готов заплатить вам за ваш меч.
— Мне не хочется обижать вас отказом, но я не намерен расставаться со своим мечом, — ответил ему Лонгсуорд.
Глаза гоблина сузились и сверкнули…
История Лонгсуорда
Ее карие глаза смотрели на него сквозь безжизненную маску кровавой жестокости и тупости. Он опять опоздал.
Рено Сент-Обен, виконт Хоуп, проснулся. Его сердце билось тревожно и тяжело, но он ничем не выдал себя. Он лежал, не шевелясь, и делал вид, что еще спит. Он старался дышать ровно и спокойно, как спящий человек, и осваивался в новой обстановке. Его руки лежали вдоль тела — обычно их привязывали к палкам, вбитым в землю. Так он лежал неподвижно до тех пор, пока все вокруг не уснули, затем вытащил нож, одеяло с вышивкой и захватил спрятанный в углу вигвама небольшой запас вяленого мяса. На этот раз он собирался уйти как можно дальше, пока его еще не хватились… На этот раз все должно было получиться. Но что-то было не так.
Он сделал осторожный вдох и явственно ощутил запах… свежеиспеченного хлеба? Он с трудом приоткрыл глаза, и у него все завертелось перед глазами — он опять попал в свой мир, где-то между прошлым и настоящим. На какой-то миг ему показалось, что он опять у себя дома. Вокруг все было так знакомо.
Он узнал комнату, в которой лежал, и моргнул от удивления. Это была розовая спальня в родительском доме. Высокие окна, занавешенные выцветшими красными бархатными гардинами, сквозь которые с трудом пробивалось солнце. Стены обшиты деревянными панелями. Единственное украшение в комнате — маленький натюрморт, на котором был распустившийся букет роз, — висело подле окна. Прямо под ним стояло обитое бархатом и отделанное резьбой кресло эпохи Тюдоров.
Мать, как он хорошо помнил, терпеть его не могла, тогда как отец, напротив, очень ценил и никак не хотел его убирать, потому что, по преданию, на нем сидел король Генрих VIII. Мать сослала кресло в эту отдаленную спальню, а через год скончалась. После ее смерти у отца не было ни сил, ни желания что-либо менять.