И Щедрая Душа опять принялась хохотать.
— Получилась маленькая осечка… Я забыла предупредить Карсонака, и он пригласил его к обеду… Что поделаешь! Придется дать Плескуну расчет, как слуге, — ням-ням-ням…
В кабинете хозяина дома драматурги все еще курили, храня глубокое молчание на манер жителей Востока.
— Куда же все-таки запропастился Карсонак? — проговорил наконец один из них.
— Карсонак!.. Он пошел узнавать, каков сегодняшний сбор. Если б он не делал этой маленькой прогулки для пищеварения… Ну что — опять четыре тысячи пятьсот? — обратился он к Карсонаку, который как раз вошел в комнату.
— Сегодня ведь канун платежного дня. В такие вечера сбор всегда бывает ниже обычного, — с озабоченным видом ответил Карсонак. — А разве моя свояченица не с вами?.. Где же она, черт побери?
— В большой гостиной… она провела там с девочками весь вечер.
Карсонак прошел к Фостен и повел ее в кабинет, на ходу говоря ей:
— Значит, Щедрая Душа так и не представила тебе сегодня молодого де Бленвиля?.. Вот ленивица! Стало быть, она уже не работает на семью… В двух словах: нам не нужна эта Мареско… она больше не нравится публике… но ее поддерживают Марвиль и другие, — словом, все министерство, она натравила его на нас, и теперь оно хочет, чтобы мы отняли роль у Бланш Тоннерье… Черта с два! Я им прямо так и сказал… Но ты понимаешь, какая куча неприятностей может обрушиться на наши головы… Так вот — я пригласил молодого де Бленвиля, одного из твоих обожателей… Я бы напустил на него Щедрую Душу, но ее он не может видеть — даже на портрете… Этот юнец пользуется благосклонностью его превосходительства… говорят даже (только это, конечно, между нами), что он — один из его побочных сыновей… Окажи мне услугу — подзадорь его… Необходимо, чтобы он стал там нашей контрминой… сделай одолжение, постарайся, а? И не бойся немножечко разжечь мальчика… тебе это ничего не стоит, ему будет приятно, а нам полезно.
Представив актрисе молодого человека, Карсонак усадил их в угол дивана и отошел, делая вид, что не слушает их разговора, а сам внимательно к нему прислушиваясь.
Спустя несколько минут последняя сигара погасла во рту последнего курильщика в кабинете Карсонака. Тогда собравшиеся там мужчины начали подавать некоторые признаки жизни: они слегка зашевелились, и невнятные, односложные слова стали срываться с их губ. Один из них даже встал и, чтобы поразмяться, несколько раз обошел комнату, что-то напевая.
— Эге, старина, ты, оказывается, волочишь ногу. Да, да, ты волочишь ногу, — сказал один из драматургов.