Второй драматург. А что это такое?
Первый драматург. Это походка людей, у которых начинается сухотка спинного мозга… О, не волнуйся, у тебя еще только вторая стадия — двигательная атаксия, иначе говоря, нарушение координации мышечной системы.
Третий драматург. Да что ты! Знаешь, мой сапожник… кстати сказать, он сильно смахивает на могильщика… так вот, когда я в последний раз платил ему по счету, он сказал мне… и с такой, знаешь ли, ехидной улыбочкой… что теперь я снашиваю подметки до самого носка… Эх, черт, уж не симптом ли это, а?
Четвертый драматург. Надо будет и мне проследить… за своей обувью.
Пятый драматург. Скажите, господа, у вас бывает когда-нибудь такое ощущение, — идешь по мостовой, а кажется, будто идешь по мягкому, мягкому, мягкому ковру?..
Шестой драматург. Нет… этого у меня нет, но бывают дни, когда… просто смешно… хотя нет, пожалуй, и не так уж смешно… когда мне кажется, будто нервы, управляющие движением ног, это шнурки от марионеток, и они ослабли, отсырели… И при этом что-то такое происходит в затылке… не могу определить, что именно… А иногда, лежа в постели, я не совсем ясно представляю себе, где у меня ноги… Что, если это начало конца? Как ты думаешь, Карсонак?
— Ты подыхать — моя наплевать… Я помирать — мне жалко будет, — зло пошутил Карсонак, разыгрывая балаганного шута — негра. С самого начала разговора он все время потирал себе ноги, словно уже ощущая в них все явления, описываемые приятелями.
И, расспрашивая, ощупывая, выслушивая друг друга, отпуская шутки, за которыми чувствовалось беспокойство, — так ночью прохожий напевает, чтобы заглушить свой страх, — каждый начал рассказывать о подмеченных у себя симптомах той болезни, что зовется боязнью, навязчивой идеей и является темой послеобеденных бесед всех этих людей, чья жизнь исполнена нервных потрясений и чувственных соблазнов. Постепенно характер разговора изменился, и вместо туманных выражений пошли в ход такие термины, как артропатия, хронический склероз задних столбов спинного мозга, полный идиотизм, апоплексический удар, эпилептическое подергиванье лицевых мускулов, управляющих речью, и т. д. и т. д. — страшные слова, звучавшие как погребальный звон и придававшие этой маленькой пирушке веселость совещания врачей над распростертым в прозекторской трупом.
— Благодарствую, я ухожу, — сказала Фостен, выполнившая, хотя и не слишком усердно, поручение Карсонака. — Право, вы чересчур мрачны для меня, господа!
Сестру свою Фостен нашла в столовой, где Щедрая Душа кокетливо примеряла испанскую сетку для волос.