— Ну да. Я понимаю.
Крис провел пятерней по мокрым волосам, раз-другой встряхнул головой.
— Тут на углу был магазинчик, его держали парни из Пакистана. В магазине почти ничем не торговали — несколько маленьких кексов к чаю, бутылочка коки. Явно прикрытие для чего-то другого. Но я всегда по утрам там останавливался и покупал газету. Парень был по-настоящему любезен. «Как ваш дела сегодня?» — обычно спрашивал он, открывая в улыбке пожелтевшие зубы. Он улыбался мне, а я улыбался ему, и было как бы понятно, что он ничего против меня не имеет, но, если бы он знал, какая станция метро сегодня взлетит на воздух, он улыбнулся бы мне и спокойно глядел бы, как я туда спускаюсь. — Крис пожал плечами.
— Откуда ты знаешь?
— Я не знаю. И в то же время знаю. Магазин закрыт. Парень сказал, ему надо возвращаться в Пакистан. Это было в его взгляде, мам, вот и все, что я могу сказать.
Оливия кивнула, глядя на большой деревянный стол.
— И все-таки тебе здесь нравится?
— Очень.
Однако день прошел нормально, а за ним прошел и еще один день. Оливия выводила пса в парк пораньше, чтобы избежать встречи с Шоном. И хотя все оставалось для нее чужим и странным, как в чужой стране, чувство спокойного счастья не покидало ее: она — вместе с сыном. Временами он был разговорчив, временами — молчалив и именно тогда становился более всего ей близок. Его новая жизнь была ей непонятна, как и Энн, порой произносившая вещи, на которых как бы давным-давно уже поставлена проба, но она не замечала в Крисе ни следа мрачной необщительности, и важно было именно это; это и еще то, что Оливия снова была вместе с сыном. Когда Теодор называл ее бабушкой, она отзывалась. И хотя на самом деле терпеть этого ребенка не могла, она примирилась с ним и даже однажды читала ему сказку на ночь. (Несмотря на то что, когда она пропускала хотя бы одно слово и он ее поправлял, она готова была дать ему как следует прямо по его темноволосому затылку.) Мальчишка был членом семьи ее сына, как и она сама. Когда она уставала от Теодора или когда плакала малышка, Оливия спускалась к себе в подвал, ложилась на кровать и думала о том, как она счастлива, что не бросила Генри ради Джима. Не то чтобы она реально это сделала бы, хотя помнила: в те дни она чувствовала, что способна сделать это, — но что тогда было бы с Крисом?
На третье утро, когда Энн вернулась, проводив Теодора в дошкольную группу, а Кристофер уже ушел на работу, малышка плескалась в пластмассовом бассейне за домом, а Оливия сидела на пляжном стуле.
— Вы сможете присмотреть за ней, мама, пока я соберу грязное белье? — спросила Энн, и Оливия ответила: