Вначале Данилов принял это за статую. Очень реалистичную и совсем не подходящую для места, где всегда было полно детей. Хотя бы потому, что позу обнаженной фигуре неизвестный скульптор постарался придать ей развратную и призывную. Проволокой фигура была примотана к распылителям.
— Заняться нечем было молодежи, — объяснил Мент. — Девка главного чекиста. Уж не знаю, чем она Мяснику не угодила. Он, как к власти пришел, ребятам телку отдал, сказал: натешитесь — завалите. Ну, они, естественно, устроили ей «вертолет». А потом нет чтоб пристрелить, вон че выдумали…
Данилов давно понял, что в смерти нет никакой эстетики, поэтому создатель этой композиции зря старался. Первым и единственным чувством, которое Александр испытал, заглянув в открытые глаза, был даже не страх, а отвращение. Вот бы тот, кто видит «красоту в умирании», посмотрел на это. На раскрытый в немом крике рот, на волосы, которые сосульками спускались до плеч, на покрытую ледяной коркой кожу пепельно-серого цвета. Это было хуже, чем пластинат из трупов.
— На улице было минус пятьдесят, — продолжал Мент. — Эти юные натуралисты натопили снега ведра четыре, раздели сучку — и вуаля! Микеланджело отдыхает. Горячая штучка, да?
Данилов не ответил. Ему вспомнилась собака. День на двадцатый, еще в Новосибирской области. Вначале он принял собаку за живую и здорово струхнул — перед ним была крупная овчарка. Потом Саша обратил внимание на ее странную неподвижность. Только переборов страх и подойдя поближе, он понял, что собака мертва как камень. И догадался, как это произошло, хоть и не думал, что такое возможно. На лютом морозе остановилось сердце, мышцы свело судорогой, они одеревенели, и постепенно зима высосала из тела остатки тепла. Вода в тканях превратилась в лед, а животное — в китайскую терракотовую статую. Ему стало так не по себе, что он не смог отрезать от мерзлого собачьего трупа ни кусочка. Тогда он мог себе это позволить — выбирать.
— Ну как? — спросил бывший страж порядка.
— Я что, жмуров не видел? — Данилов смотрел на него с открытой неприязнью.
— Да не парься, — хлопнул его по плечу попутчик, — Это чтоб ты не думал, что в сказку попал. Это ад.
— А вы, стало быть, за чертей? — Саша за словом в карман не лез.
— Ага, язык развязался, — беззлобно ответил Мент. — В точку, мил человек. Но мы себя зовем «оптимисты», по названию этой лавки. Ладно, пошли, гостем будешь. Сейчас решим, что с тобой делать.
Данилов покорно следовал за ним. Решим.… Хоть и похоже на «порешим», но более обнадеживает, чем вид трупов, которые лежат, висят и стоят.