Отогревшийся Алешка с удовольствием ступал босиком по росистой траве, не чувствуя холода.
Еще издалека донесся запах парного молока.
Байкал вышел из загородки и, наклонив голову, словно прислушивался, как струи молока звенели, падая в ведра.
— Байкал! — позвал Алешка.
Бык поднял голову и, увидев Алешку, качнулся к нему навстречу.
— Дядя Петя, встань в сторонку, как бы не рассердился на тебя. Новых людей страсть не любит.
Митрич послушался, отошел немного в сторону.
Бык подбежал к Алешке рысью, влажным широким носом ткнулся ему в грудь.
Перед мальчиком стоял дымчатый, кудряволобый, толстоногий великан. Он был короток, но грузен. Широким лбом бык подталкивал Алешку, обнюхивал его руки — видно, что-то искал. Потом отступил, замычал и передними ногами стал рыть землю.
Бык явно сердился: хлестал по бокам хвостом, угрожающе мотал здоровенной башкой. Митрич поставил чемодан на землю, скинул с плеч рюкзак.
«Надо спасать Алешку. Сомнет... — с опаской подумал он. — А как прогнать? Ведь и в руках-то нет ничего...»
Алешка, видя эти приготовления, засмеялся:
— Не бойся, дядя Петя, ничего не будет. Это он гостинца просит.
Алешка смело подошел к сердитому Байкалу и нарочно спокойно обнял его за шею. Потом вытащил из кармана ломоть подсоленного хлеба. Байкал съел гостинец, облизал розовым языком губы и высоко вздернул голову.
— Чего ж ты стоишь, бычина? — звонко спросил Алешка.— Съел и, думаешь, всё? А где благодарность? Ну-ка, прими! Прими меня!
Байкал вытянул шею и громко замычал. Затем покорно опустил свою башку до земли. Алешка не торопясь уселся между рогами на кудрявый лоб быка. Бык поднял голову и медленным шагом понес своего хозяина к шалашам. Там он снова опустил голову, дал Алешке слезть и направился к коровам. Митрич остолбенел от удивления.
— Он у меня, дядя Петя, балованный. Если я ему гостинца не дам, ничего есть не будет и на луга не пойдет. А меня он никогда не обидит, только кричать на него нельзя. Не любит,— сказал Алешка, принимаясь чистить рыбу. — А ты, дядя Петя, давай костер разводи, уху сварим. Сейчас доярки придут.
— Ай да Алешка! — засмеялся Митрич. — Я ведь и то напугался — думал, сомнет он тебя. А он у тебя вроде ручной.
Давно уже, целый год не сидел у костра Митрич. И сейчас с наслаждением вдыхал он почти забытые, горькие запахи костра. Этого не было в городе. И Митрич с какой-то детской радостью ворошил обгорающие ветки и смотрел, как покрываются языками копоти стенки ведра.
— Ты, дядя Петя, совсем домой или на побывку? — спросил Алешка.
— Какая там побывка! Отучился. Насовсем пришел. Как дома-то у меня?