— Да?
— Ты как? — спросил по-русски отец.
— Пока дышу, — ответил на английском Мило.
Хлынувшая из дверей школы толпа детишек с яркими рюкзачками слилась с подавшейся ей навстречу толпой родителей.
— Дело немного затянулось, — вздохнул Примаков. — Но от меня это уже не зависело.
— Конечно.
— Насчет работы ничего не сказали?
— Пока ничего.
— Еще скажут, — заверил отец. — Надеюсь, ты понимаешь, что тебе предложат вернуться в Туризм. Других вариантов у них нет. Обвинение в убийстве с тебя сняли, но никому ведь не хочется признавать собственные ошибки.
Мило привстал на цыпочки — заметил Стефани. Волосы у нее отросли, и теперь уже ничто не напоминало о ее выступлении по случаю Дня независимости. Она была так красива, что хранившийся в памяти и поблекший за время тюрьмы образ мог сойти лишь за бледную копию. Он с трудом сдержал желание перебежать через улицу и схватить ее в охапку, прижать…
— Мило?
— Я все это знаю, — раздраженно проворчал он. — Знаю, что приму предложение. Ты доволен?
Стефани остановилась, повертела головой и расцвела улыбкой, увидев кого-то знакомого. Вот она побежала через лужайку и… Навстречу ей, выйдя из своего «судзуки», шел Патрик.
— Слушай дальше, — продолжал Примаков. — Ты слушаешь? Я не хотел, чтобы так получилось, но по-другому не выходило. Ты ведь понимаешь? Грейнджер был всего лишь пешкой и Фицхью тоже. Дело не в двух озорниках — здесь проблема институциональная.
Патрик подхватил девочку, поцеловал, и они вместе зашагали к машине.
— Так ты хочешь, чтобы я свалил ЦРУ.
— Не смеши меня. Этого не будет, да я этого и не хочу. А вот сотрудничество было бы нелишним. Оно бы всем пошло на пользу. А поскольку от работы в ООН ты отказываешься…
— К тебе я не пойду. Как на источник можешь на меня рассчитывать, но какую информацию давать, это я буду решать сам.
— Справедливо. И если могу чем-то помочь… Хочешь, поговорю с Тиной? Ее тоже можно было бы привлечь. Она умна — поймет.
— Я не хочу, чтобы она понимала.
— Что? Что ты говоришь?
— Тине сейчас и без того нелегко, и лишняя ноша ей совсем ни к чему.
— Не надо ее недооценивать, — твердо сказал Примаков, но Мило уже не слушал — неделя в Альбукерке надолго отбила всякое желание выслушивать наставления, выстраивать схемы и продумывать комбинации.
«Судзуки» влился в поток других машин, развозящих детей по домам. Через заднее стекло Мило увидел яркую, в праздничной упаковке коробку — подарок ко дню рождения его дочери.
— Мило? Мило? Ты куда пропал?
Но в ушах у Мило гремел Большой Голос, голос с полузабытыми интонациями матери. Этот голос неотступно преследовал его в камере на девятнадцатом этаже, снова и снова вбивая в голову, что он все-все делает не так. Мило не слушал.