Рэю очень хотелось ребенка, зачатого и выношенного в Ксэньюэнксе и рожденного где-нибудь в Риме или Париже. Но Пэгги всегда хотела чего-то «лучшего», она никогда не кончала в момент, подходящий для зачатия ребенка. Ее объяснения всегда звучали примерно так: «Не сейчас, а чуть позже». Поскольку основная тяжесть легла бы на ее плечи, Рэй не мог настаивать или спорить. А между тем ребенок мог бы удержать ее от самоубийства. И этот странный Коулмэн никогда не спрашивал об этом. Наверное, он не считал возможным обсуждать эту тему. Рэю сейчас припомнилось одно из писем отца, когда они были женаты уже год, и приписка к нему: «Есть ли у нас надежда на внуков? Когда появится, дай знать». Но давать знать было не о чем.
Жаль, что Пэгги была не слишком увлечена живописью. Она вовсе не стремилась к мастерству и совершенству. Рэй даже не мог представить себе Пэгги работающей по-настоящему и без устали, как, например, ее отец. Рэю могли нравиться или не нравиться его работы, но он вынужден был признать, что Коулмэн всегда с головой уходил в творчество. В то время как Пэгги занималась только набросками, работая недели по трис большими перерывами. В свое время Рэй много слышал об этих набросках и даже видел их в Риме за несколько месяцев до их свадьбы. Этот год с небольшим на Мальорке показался ему затянувшимся медовым месяцем — во всяком случае так, судя по всему, к нему относилась Пэгги. Но разве можно было жить в такой атмосфере постоянно? Рэй вышел из ванной, досадуя на себя за собственные пошлые мысли.
Без десяти три Коулмэн входил в свой номер в «Бауэр-Грюнвальд», оставив Инес со Смит-Питерсами на причале Сан-Марко, где те ожидали прогулочного катера. Коулмэн сказал, что у него возникла идея и он хочет поработать, что было правдой, но он также хотел побыть какое-то время без Инес. Она держалась с ним холодно и была готова снова начать расспросы о Рэе, а Коулмэну не хотелось показать, что он вовсе не обеспокоен отсутствием зятя. С другой стороны, у него не было желания и демонстрировать обратное, хотя его менее всего заботило, что думает по этому поводу Инес.
Побыть одному в идеально прибранном двухкомнатном номере было для Коулмэна блаженством. Сняв пиджак и галстук и переобувшись в шлепанцы, он прошел в свою комнату. Здесь он обычно рисовал и писал письма, в основном ответы на соболезнования по поводу смерти Пэгги (хотя делал это далеко не всегда, так как считал себя выше, а быть может, ниже этой условности). Здесь он никогда не спал, несмотря на то что Инес каждый вечер приводила в беспорядок его постель, не давая горничной изнывать от безделья. Он достал из ящика письменного стола карандаш и блокнот и принялся за набросок воображаемого кафедрального собора, представив его как вид сверху. Перед собором он нарисовал семь человеческих фигур, точнее, их макушки и торчащие носы, несколько выступающих коленок, ног и поднятых рук.