Я упала и не вернулась…
И даже не пыталась.
Мы находились в небе. Один на один. А весь остальной мир остался внизу. А если в небесах смотреть друг другу в глаза, то можно лишиться рассудка. Здесь, наверху, среди облаков и бесконечной синевы, сердце стучит иначе, сбиваясь с земного ритма и приближаясь к частоте ритмов небесных. Здесь и дышится по-другому. Отсюда до рая — рукой подать…
Самолет внезапно вздрогнул, и Ангел-city сжал пальцы на штурвале. Я взялась за «Никсон», принимаясь методично фотографировать озеро. Слова все закончились.
Мне бы хотелось также сделать снимок Стефана за штурвалом. В те минуты, когда он весь околдован полетом. Когда у него лицо светится особенным светом, превратившись в осиянный иконный лик. Хотя у того лика вместо нимба — наушники. Впрочем, у Ангела-city только такой нимб и может быть.
Мне хотелось запечатлеть его уверенно сжимающие штурвал руки, которым самолет повинуется как богу.
Мне много чего хотелось, однако я не решилась нарушить гармонию, жестоко вклинившись в нее щелчками, жужжанием зуммера и фотовспышкой. Поэтому я продолжала снимать виды внизу.
Затем самолет пошел на посадку. Я вжалась в сиденье и закрыла глаза. Я не боялась. Просто жалела, что все фантастическое быстро закончилось. Слишком быстро. И на земле глаза у Ангела-city снова станут черными пятнами, свет схлынет с удивительного лица. Лик погаснет.
Скарамуш нас ждал, потирая ручки. Когда самолет остановился, он шустро подскочил к кабине с моей стороны, помогая выбраться наружу.
Вспомнив, что таинственный старикан — отец Гарланда, я непроизвольно задержала взгляд на нем. Увидела небесные глаза и задалась вопросом: почему у отца глаза цвета неба, а у сына — цвета угля, которым в аду печи топят?
— Ну, как слетала, ненаглядная? — живо поинтересовался Скарамуш, чрезмерно суетясь и брызжа искристой энергией, воспламеняя все вокруг. Кроме меня.
За пару мгновений он произвел множество действий: и за ручку меня взял, и ручку погладил. Заглянул в глаза. И покачал головой, услышав мой ледяной ответ.
— Прекрасно.
Меня слегка пошатывало. Я сделала пару шагов по направлению к «Лендроверу» и поняла, что могу упасть. Возвращаться с небес на землю — что может быть ужаснее?
Скарамуш позволил мне побыть в одиночестве и устремился к Стефану, который оставался в кабине пилота. С ходу легко заскочил к нему, несмотря на высоту. И обе головы, обе светлые — золотоволосая и седая — низко склонились над чем-то. Наверное, над приборной доской.
Прислонившись спиной к нагретому на солнце огромному автомобилю, я наблюдала, как за стеклом Гарланд разговаривает с отцом. Скарамуш жестикулировал и мотал головой. Гарланд широко улыбался. Потом что-то произнес, и оба расхохотались.