Я отвела глаза. Вокруг плавилась тишина, напоенная райскими ароматами цветов. Ветер с океана, свежий, соленый и бешеный, жаждал подхватить, унести и швырнуть в морскую бездну.
Я пребывала в удивительном и непостижимом мире, в котором краски имели душу, а цветы являлись частью феерического волшебства. Но принял ли меня, абсолютно чужую и даже враждебную, этот дивный мир? Мне казалось, что нет. Я, со своим «Никсоном», легкими, полными городской пыли, и сердцем, чей ритм не совпадал с сердцебиением ангела, не могла стать частью рая.
Я опять посмотрела на самолет. И поймала взгляд Гарланда, устремленный на меня сквозь стекло.
Я снова отвела глаза.
Ангел-city продолжал на меня смотреть.
…Я проснулась от того, что губы обожгло. Точно по ним змейкой пробежали искры. Веки, тяжелые ото сна, не сразу открылись. Губы обожгло вторично, и после этого сон улетучился.
Судорожный вздох вырвался у меня, когда вместо антрацитовой ночи я увидела черные очи, близкие-близкие, мерцающие.
— Тс-с, — улыбнулся Гарланд, прикладывая палец к моим приоткрывшимся губам. — Ты обречена и тебе ничего не поможет.
Одеяло было сдернуто, но я, потрясенная, не успела ощутить ночной прохлады, струящейся из приоткрытого окна. Обнаженное горячее тело Гарланда прижалось к моему. Он схватил мои взметнувшиеся руки и припечатал к подушке.
— Нет, — прошептал он, лучезарный во мраке, — даже не пытайся. Это ночь — моя. И ты этой ночью — тоже моя.
Он не дал мне ни возразить, ни вздохнуть, ни ахнуть — впился в рот поцелуем, от которого этот ночной мир померк. От прежней реальности не осталось ничего. По линии ангелов я мгновенно переместилась в иную явь, где разум безмолвствует, а истончившееся тело превращается в пульсирующее пламя.
Я выгибалась под исступленными поцелуями и ласками, отдаваясь им и подчиняясь силе их страсти. И как будто наблюдала за собой и ангелом со стороны.
Его дыхание и мое дыхание слились, став единым дыханием. Мое тело взметалось навстречу его рукам и губам. Я жаждала его яростных прикосновений, и приглушенно смеялась, наслаждаясь их бесстыдством. Раскрывалась для них, являя все сокровенные тайны.
А затем вдруг вознеслась к небесам и полетела навстречу взорвавшейся звезде…
…В старом мире по-прежнему царили антрацитовая ночь и холод. Влажное тело содрогнулось. Я вскочила с постели и бросилась к приоткрытым створкам окна, чтобы их закрыть. Но в постель обратно не вернулась. Осталась стоять у подоконника, несмотря на то что меня сотрясала почти ознобная дрожь.
И смотрела на обнаженного ангела. Он разметался на смятой постели, не пытаясь накрыться или накинуть что-либо на себя. Его нагое тело, блестящее от любострастной испарины, казалось темным на фоне всклоченных простыней. Ночь наложила причудливые светотени, четко очертившие его мускулы и изгибы. Половина лица скрывалась во мраке, и оно казалось венецианской маской. Черно-белой, разделенной ровно посередине. Я молча шагнула к фотоаппарату. Даже если бы Гарланд воспротивился, я бы все равно сделала этот снимок. И опять — только для себя. Но Стефан молчал. И смотрел в объектив.