— Je regrette, monsieur, mais vour devez faire la queue, comme tout le monde, — сдержанно отозвался метрдотель.
— Je ne comprends pas! — нахмурился Иван Николаевич, и его пальцы сами собою сложились в давно — с тех пор, как ему в последний раз в чем-то отказывали — забытую «козу».
— Давайте в очередь встанем, а? — попросил его легионер.
— Да я в последний раз в очередь за баландой стоял! — вскипел Бельмондо. — Порядочки у вас — как на зоне! — ощерился он.
— Сейчас они полицию вызовут, — тоскливо сказал легионер.
— А мы им консула вызовем! — рыкнул Иван Николаевич, но уже скорее для проформы: попасть внутрь ему все же хотелось больше, чем подраться.
Мстительно посаженный метрдотелем за самый дальний столик, от которого танцевавшие девушки были видны только приблизительно, он копил злобу, маринуя ее в шампанском.
— Бабы все страшные, сисек нет, — Иван Николаевич хлебнул Crystal из горла и поднялся со своего места. — И танцуют так себе.
Посмотрим, как они в койке.
Он двинулся вперед — напролом, неудержимо, распугивая присмиревших от вида обнаженной женской груди японских туристов.
— Хочу вот ту, черненькую, — он указал секьюрити на знойную темнокожую приму в экзотическом костюме из страусиных перьев. — Сейчас задам ей дрозда. Раз вы сами их не можете…
— C’est pas possible, monsieur, — развел руками секьюрити.
— Je ne comprends pas! — завелся Иван Николаевич.
— Ici, on n’est pas un bordel, — вздохнул секьюрити.
И тогда Иван Николаевич подставил к сцене стул и вскарабкался наверх — как поступал обычно в родном стрип-клубе. Засунув остолбеневшей приме миллиметр пятисотевровых в усыпанные стразами трусики, он ухватил ее за самый выразительный изгиб и поволок за собой.
— Je ne suis pas une pute! — вопила прима.
— Je ne comprends pas! — искренне удивлялся Иван Николаевич.
Подлетевшему секьюрити Бельмондо ловко проломил голову бутылкой Crystal, потом разбил фужер на манер розочки и еще десять минут удерживал оборону, зажатый в угол превосходящими силами прибывшей жандармерии. Легионер, помня, что в этой стране ему еще работать и работать, не вмешивался.
Наконец Ивану Николаевичу надели наручники и тычками погнали его сквозь толпу в полицейский микроавтобус.
— Снимите браслеты! Я свободный человек! — орал Бельмондо, окровавленный, но не покоренный.
И темнокожая прима с едва заметной тоской в оленьих карих глазах смотрела ему вслед, пересчитывая купюры.
В полицейском комиссариате Иван Николаевич держался с достоинством, на все вопросы отвечая по-русски. Из-за этого разговор не очень клеился.