— Pourquoi avez-vous aggressé la danseuse? — спрашивал, к примеру, следователь.
— Я отказываюсь говорить, пока сюда не прибудет русский консул! — откликался Иван Николаевич.
— Confirmez-vous avoir frappé la personne de securité? — спрашивал следователь.
— У меня дипломатическая неприкосновенность! — врал Иван Николаевич.
— Comprenez-vous qu’à cause de votre comportement vous serez deporté de la France? — спрашивал следователь.
— Ты че за беспредел мне тут устраиваешь? — сбивался с державного на разговорный Иван Николаевич.
Зазвонил телефон. Следователь снял трубку, вытер лоб платком и умолк. Комариным писком из динамика до слуха Ивана Николаевича донеслось заветное «consul russe». Полицейский искоса посмотрел на Бельмондо.
— Сейчас тебя поставят на четвереньки! — потер руки тот. — Приучайся, мужик, думать на шаг вперед. Уже сейчас скажи родным, чтобы они тебя в розыск объявляли!
— Le consul russe est à Courchevel. Il aide a vos collegues plus riches et ne viendra pas. Quelques choses aves des putes mineures, cocaïne et armes à feu, comme d’hab, — спокойно ответил следователь.
— Братишка! У меня еще тысяч двадцать наликом осталось, — Бельмондо суетливо полез в пиджак. — Возьми на память, а?
— On n’accepte pas des pot-de-vin ici, — отодвинулся от него следователь.
— Je ne comprends pas, — вытаращил глаза Бельмондо, позабыв даже о национальной гордости.
— Pas de pot-de-vin! Vous etes en Europe, pas chez vous en Russie, — фыркнул следователь.
— И я сделаю все, от меня зависящее, чтобы моя Россия никогда не вступила в ваш блядский, надменный Евросоюз! — в сердцах крикнул Иван Николаевич.
* * *
Его еле выпустили спустя сутки — легионер вспомнил по старой работе телефон хорошего адвоката. Адвокат вообще специализировавшегося на серийных убийцах, но подкалымливал на российских полуофициальных лицах и африканских вождях в отпуске.
До самого аэропорта за «Ситроеном» цвета московского смога, в котором, угрюмей Бутырки, трясся Бельмондо, ехала полицейская машина с включенными мигалками. Спасибо, хоть наручники сняли.
— Слушай, давай хоть двести рванем? — не выдержал Бельмондо, устав от мелькания в зеркале заднего вида. — Душно мне…
— Так нельзя же, Иван Николаевич, — пробасил легионер. — Восемьдесят ограничение.
— Подавляют, гады, личность, — зло процедил Бельмондо. — Хочу на Родину…
Сидя в просторном кресле полупустого бизнес-класса, Иван Николаевич с ненавистью смотрел на Францию сквозь очко иллюминатора.
— Ну и в чем тут свобода?! Того нельзя, этого нельзя… — пробурчал он вслух, оглянулся на соседей в поисках поддержки, но наткнулся взглядом только на бледного отползающего Познера.