У него были янтарные, цвета виски, глаза, совсем как у белых людей. Но волосы, сердце и душа — индейца. Он звался Нокосе, что на языке его народа, мускоги, означало Медведь. И нравилось ему это или нет, но благодаря своему отцу-французу, охотнику, и матери-индианке он соединял в себе два мира.
Не замечая пота, который струился по его обнаженной груди, он сел на землю и устроил из своих мягких оленьих мокасин своеобразный стол для работы. В считанные секунды он согнул в кольцо тонкую гибкую ветку и крепко связал ее полоской сыромятной кожи. Когда кожа подсохнет и сожмется, то плотно стянет концы этой ивовой веточки.
Потом он взял длинную полоску другой кожи, тонкой, как нить, и начал ткать, подобно пауку, паутинообразный орнамент внутри кольца. Он тщательно следил за тем, чтобы в центре паутины оставалось маленькое отверстие.
Время шло, и приходилось снова подбрасывать дрова в костер, чтобы иметь побольше света. Жар пламени превращал в пар пот, стекавший по его груди, а на оленьей шкуре, набедренной повязке и кожаной полоске, прикрывающей его нагое тело, оседала копоть. Но не жар и темнота беспокоили его — беспокойство порождалось уверенностью, что без его помощи Аманда погибнет.
Минули часы, и, когда работа была закончена, он поднес ее поближе к костру, чтобы в его свете проверить, нет ли изъяна. Он повернул ее сначала в одну сторону, потом в другую и наконец кивнул, удовлетворенный своим изделием, он положил его себе на колени.
Медленным точным движением он вытащил из сумки орлиное перо и привязал его к плетению, отчего талисман сразу приобрел острое зрение и быстрый взгляд, как у того орла, которому принадлежало перо. Потом он снял со шнурка на шее медвежий коготь и тоже прикрепил его к плетению. И удовлетворенно пробурчал какие-то слова, когда тот свободно закачался над кольцом. Аманде понадобятся все могущество и чудодейственная сила, которыми обладает этот коготь.
Он провел пальцами вдоль когтя и, чуть нажав на острый конец, вздрогнул. Этим когтем и другими, такими же острыми, он был выкинут из вспоротого живота своей матери и брошен умирать в кусты. И если бы не его отец, Жак ле Клерк, так бы и случилось.
Но отцовское сострадание и заботливый уход спасли его, крохотного младенца, от верной смерти. И вот он вырос, превратился в мужчину, которого боялись и уважали. Не много нашлось смельчаков среди мускоги, осмелившихся насмехаться над великим чудом его рождения. И никто из них не посмел сделать это открыто.
Нокосе моргнул, возвращаясь мыслями к своему делу и отложив воспоминания до лучшего дня. До того дня, когда будет достаточно времени, чтобы вспомнить смеющегося, полного жизни охотника, который приходился ему отцом, и ту суровую борьбу за выживание, которую они вели, никогда не жалуясь. В конце концов, они не знали другой жизни.