— Она терпеть не может привлекать к себе внимание. Поэтому и одевается так, во все серое и мешковатое, чтобы проскальзывать незамеченной. А теперь слушайте внимательно. Вам ни при каких обстоятельствах не следует идти за ней. Ваша задача — просто находиться поблизости, ожидая, пока она появится.
— И что потом?
— А потом вы берете Шарля под руку и идете. Прямо у нее перед глазами, быстро проходите. Если желаете, можете поприветствовать ее: «Доброе утро, мадам!», но не обращайтесь к ней ни по имени, ни с титулом. Поклонился — улыбнулся — пошел дальше. Ясно?
Город отчетливо вырисовывается в свежем утреннем воздухе. Словно иллюстрация, вырезанная из старого манускрипта.
— А если что-то пойдет не так? — спрашиваю я.
— Я буду в нефе. Если произойдет что-то, с чем вы не сможете справиться в одиночку, подайте мне сигнал.
— Какой сигнал?
— Откуда, черт побери, мне знать? Постучите себя по голове, ущипните за задницу! Это вас устроит, месье Подайте Мне Сигнал?
— Можно придумать что-нибудь и попроще, — бормочу я.
Нахмурившись, он скатывает карту и прячет ее обратно в футляр.
— Если она узнает его, Эктор, это существенно облегчит нашу работу. А если нет… что ж, этим мы займемся в свое время.
Первое существо, встречающее нас внутри городских стен, — гордость и краса Иль-де-Франса, овца. Она предпринимает попытку вскарабкаться по стенке экипажа, блея при этом столь приветливо, что Шарль просыпается.
— Где мы? — спрашивает он спросонья.
— На королевском кладбище, — отвечает Видок. — Вам понравится, обещаю.
Десять минут спустя Шарль тянет меня за рукав.
— Может, уже пойдем?
Потому что смотреть особо не на что. Стараниями революционеров ниши пусты, полы обшарпанны, на хорах не хватает плит. Нет ни алтаря, ни органа. Наверное, именно поэтому мне здесь нравится. Потому что видна сущность места.
— Прямо сейчас уходить нельзя, — говорю я. — Есть одна леди, с которой я хочу вас познакомить.
— Вон та, старая? Которая все повторяет «Агнец Божий»?
— Нет, другая. Она еще не пришла.
— А откуда вы знаете, что она придет?
В нормальных обстоятельствах я бы переадресовал вопрос Видоку, но сейчас он уже отделился от нас. И выглядит точь-в-точь как немецкий банкир, которого изображает. Отливающие золотом волосы, твердые, как самшит, усы, даже походка новая. Единственное, что выдает Видока под батистовой рубашкой и белым пикейным жилетом, — то, что он по-прежнему подволакивает правую ногу.
— Она обещала прийти ровно в одиннадцать, — сообщаю я. — Осталось всего десять минут.
Чтобы развлечь его, я рассказываю о великих людях, похороненных здесь. Говорю о Карле Мартелле и Гуго Капете… о Генрихе Втором и Людовике Четырнадцатом. С таким же успехом можно было сообщать ему данные последней переписи.