— Все-таки Аркадий Трофимович — опытный экономист и управленец, — осторожно заметил Круцефикс, испытывавший тайную симпатию к Куприянову. — При нем наблюдался заметный экономический рост. Он заручился поддержкой Бориса Николаевича. У него отличные отношения с Добровольским, а значит, с крупным бизнесом. Может, попробовать отговорить его от безумной затеи? Пообещать ему снова роль премьера? — Но тут же, под суровыми взглядами товарищей, Круцефикс поспешил отказаться от сентиментальной затеи. — Нет, едва ли он остановится, если за ним американцы. Как нехорошо, как нечестно! А мы так ему доверяли! — Круцефикс, поглотивший запеченный кабаний глаз, теперь осматривал новое лакомство — изогнутое желтоватое ребро, окруженное нежным, благоухающим мясом.
— Если уж, господа, говорить о настоящем пиаре, то расстегнутая ширинка Куприянова должна быть дополнена стратосферным, туго застегнутым костюмом нашего Президента. — Изящный в словах и жестах, слегка грассируя, министр обороны Дезодорантов вынул монокль и, играя солнечным зеркальцем, навел на присутствующих. — Я предлагаю поближе к выборам провести воздушный парад над Москвой, как во времена Сталина. Я подыму в воздух весь военно-воздушный флот России. Гигантская эскадра ракетоносцев, бомбардировщиков, истребителей, штурмовиков с ревом пройдет над Красной площадью. В головном «стратеге» будет находиться наш замечательный Президент, и народ увидит, кто истинный хозяин страны, держатель русской земли и русского неба. — Он уронил монокль, повисший на золотой цепочке. Кабаний семенник, перевитый упругой жилой, был съеден. Его сменила грудинка, смуглая сочная мышца в прожилках мраморного жира.
Есаул рассеянно слушал наивные речи сотоварищей, не оставляя мучительных попыток сочетать воедино множество разрозненных мыслей. Его мыслительный процесс напоминал усилия алхимика, который собрал в реторту десятки элементов — подвергал их нагреву, пропускал по змеевику булькающие растворы и газы, наблюдал, как вскипают разноцветные смеси, выпадают искрящиеся осадки. Но не было среди них драгоценного кристалла, волшебного философского камня, способного претворять обыденные чувства и мысли в бесценное золото откровения.
Служитель в облачении тирольского охотника — замшевая безрукавка, кожаный ягдташ, шляпка с фазаньим пером — положил перед ним на тарелку кабаний пупок — жилистый пузырь, наполненный шипящим соком. В этом мускулистом отростке таилась скрытая мощь. Пуповина соединяла зверя с племенной стихией, свирепой энергией косматых существ, с яростью звериных боев и гонов. Съесть кабаний пупок означало соединить себя с бесконечной жизнью земли, с языческим первородством, прозорливостью первобытной души.