Она решила полюбопытствовать:
– Итак, я Шина Дуглас, а кто вы?
– Роб Хьюард. – Стройный, широкоплечий, довольно привлекательный. – Можно просто Роб. Вы не против?
Шина протянула ему руку:
– Нисколько.
Его губы тронула улыбка.
– Рад это слышать. Ну, что еще сказать? Чем вы занимаетесь? Я думал, вы художница. Так и представлял вас с мольбертом и кистью за работой над очередным шедевром.
Она повернулась и посмотрела на картину:
– Вы считаете ее шедевром?
– Затрудняюсь ответить. Если честно, вряд ли я купил бы ее у кого-то другого. Но после ваших рассказов мне захотелось это сделать.
– Это хорошая картина, – сказала она. – И цена мне кажется вполне разумной. Чез очень талантлив, а я работаю в редакции дамского журнала.
И она с готовностью рассказала ему о своей работе и с энтузиазмом выслушала его короткий рассказ о себе.
Роб был телевизионным продюсером из Уэльса. В Лондоне он готовил программу, которая называлась «Конец дома Айвори», дома, в котором сто лет назад произошло убийство, которое так и не было раскрыто.
Шина вспомнила, что где-то краем уха слышала обрывки этой истории. Роб принялся рассказывать ее в деталях:
– Недостатка в подозрениях не было. В этом и заключалась проблема – их набралось слишком много. Главной подозреваемой была жена, дальше шел доктор, с которым у нее была связь задолго до замужества. Еще была любовница мужа и даже дворецкий, получивший тем вечером нагоняй от хозяина.
– Боже! – воскликнула Шина. – И кто-то еще утверждает, что сегодня мы живем как на пороховой бочке! Между тем отравиться мышьяком в наше время гораздо труднее, чем тогда.
Комната на первом этаже, где она жила, оказалась большой; на старинный манер высокий потолок был украшен узорным карнизом. Однако обстановка выглядела вполне современно. Шина вынула кошелек из сумочки, а сумочку бросила на кресло.
– Думаю, от кофе вы не откажетесь? Только сначала почему бы нам не подняться наверх и не сказать Чезу, что вы купили его картину?
Этот человек вполне мог оказаться соперником, и Роб от души желал убедиться в обратном.
Они поднялись наверх, преодолев два лестничных пролета. Чез Броклсбери занимал мансарду. Помещение было большим и светлым. Живя здесь, наверху, попросту не видишь ничего, кроме крыш. Скопище освещенных окон представлялось отсюда, сверху, чем-то вроде громадного узора, который вполне мог поразить воображение художника.
Грузный мужчина с черной бородой и взъерошенными волосами сидел перед мольбертом, нога покоилась на табурете.
Из кухни их приветствовала молодая женщина.
– Ну как успехи? – спросила она.