Экипаж покатился вниз по улице Аренал; перед Западным дворцом повернул направо. Маэстро молчал, сложив руки на рукоятке трости и тщетно силясь привести свои мысли в порядок. В этот вечер многое могло произойти, но так и не произошло, и он не понимал, радоваться ему или презирать себя за малодушие. О чем думала в этот миг Адела де Отеро? Ни за что на свете не хотелось бы ему сейчас проникнуть в ее мысли. Обоим было понятно: после состоявшегося между ними серьезного разговора, который по всем неписаным законам должен был их сблизить, в их отношениях что-то разладилось окончательно и бесповоротно. Он не знал, что именно, – это казалось второстепенным; очевидным было другое: что-то незримое рушилось вокруг него. Адела де Отеро никогда не простит его трусость. Или его смирение.
Они ехали в полном молчании, каждый в своем углу на обтянутом красным атласом сиденье. Временами в глубь экипажа проникал свет зажженного фонаря, и дон Хайме осторожно краем глаза поглядывал на свою спутницу, погруженную в созерцание уличных теней. Бедному маэстро хотелось нарушить гнетущую его тягостную тишину, но он боялся окончательно испортить положение. Все это казалось каким-то дьявольским абсурдом.
Вскоре Адела де Отеро повернулась к нему.
– Я слышала, дон Хайме, что среди ваших учеников есть знатные люди. Это правда?
– Да, это так.
– И аристократы? Я хочу сказать: графы, герцоги и тому подобное...
Дон Хайме обрадовался, что возникла новая тема для разговора, который так некстати оборвался у него дома. Конечно же, она понимала, что молчание могло зайти слишком далеко. Быть может, угадывая смятение маэстро, она пыталась разбить ледяную преграду, выросшую между ними за столь короткое время; происходящее не было ей безразлично.
– Да, есть и такие, – ответил он. – Хотя, честно сказать, их немного. Прошли те времена, когда известный учитель фехтования мог отправиться на заработки в Вену или Петербург, где его немедленно назначали капитаном полка... В наше время аристократия не слишком интересуется моим искусством.
– Кто же те достойные люди, ставшие исключением?
Дон Хайме пожал плечами.
– Их двое или трое. Сын герцога де Суэка, маркиз де лос Алумбрес...
– Луис де Аяла?
Он удивленно посмотрел на нее.
– Неужто вы знаете дона Луиса?
– Мне о нем рассказывали, – сказала она небрежно. – Я знаю только, что это один из лучших фехтовальщиков Мадрида.
Маэстро согласился:
– Да, он отличный фехтовальщик.
– Лучше, чем я? – В ее голосе послышалось искреннее любопытство.
Дон Хайме потупился.
– У него другой стиль. Адела де Отеро оживилась.