— Зачем?
— Не знаю зачем, — разозлился Мерфин. — Потому что жизнь так устроена, и я не собираюсь ничего тебе больше объяснять. Кажется, ты не хочешь понимать или по крайней мере делаешь вид, что не понимаешь.
— Ладно.
— Кроме того, мне нужно работать.
— Тогда иди.
Фитцджеральд растерялся. Он так переживал последние полгода, что не может жениться на Керис, и полагал, что она тоже его ждет. А теперь оказывалось, что это не так. Наоборот, обиделась на то, что он настолько в ней уверен. Неужели Керис действительно считает, что эти детские отношения могут продолжаться до бесконечности? Мерфин смотрел на возлюбленную, пытаясь прочесть ответ, но видел лишь мрачное упорство. Махнув рукой, молодой строитель вышел.
На улице Фитцджеральд помедлил. Может, вернуться и поговорить начистоту? Но, вспомнив лицо подруги, понял, что сейчас ее лучше не трогать. По дороге к церкви Святого Марка он все думал, как же получилось, что так плохо кончился замечательный день.
Годвин готовил Кингсбриджский собор к большой свадьбе. Храм должен предстать во всем великолепии. Помимо графа Монмаута и графа Ширинга, съедутся бароны и сотни рыцарей. Нужно заменить треснувшие каменные плиты, осыпающуюся лепнину, замазать выщербленные камни, побелить стены и все выдраить.
— И закончить работы в южном приделе, — говорил Годвин Элфрику, когда они обходили собор.
— Не уверен, что это возможно…
— Как хотите, но на такой важной свадьбе в алтаре лесов быть не должно. — Ризничий увидел Филемона, который энергично махал ему из дверей южного рукава трансепта. — Простите.
— У меня людей не хватит! — крикнул ему вдогонку Элфрик.
— Нечего ими разбрасываться, — бросил Годвин через плечо.
Филемон взволнованно шепнул:
— Монах Мёрдоу рвется к графу.
— Замечательно!
Накануне Петронилла ходила к монаху, и утром заговорщик велел Филемону посматривать в госпитале, когда появится Мёрдоу. Он так и думал, что тот придет пораньше. Ризничий быстро пошел в госпиталь, служка — следом. Годвин с облегчением вздохнул, увидев дожидающегося аудиенции бродячего проповедника в просторном помещении на первом этаже. Толстяк прихорошился: вымыл лицо, руки, расчесал волосы, обрамляющие тонзуру, почистил рясу. Он, конечно, не тянул на аббата, но вполне мог сойти за монаха.
Не поздоровавшись, Годвин поднялся по лестнице. У дверей графа дежурил брат Мерфина Ральф — красавец, если не считать недавно сломанного носа. Но у всех сквайров поломанные носы.
— Привет, Ральф, — доброжелательно поздоровался ризничий. — Что у тебя с носом?
— Подрался с одним крестьянским уродом.