— Это ведь чума? — спросил незнакомец, и вместо обычного ужаса целительница с удивлением услышала в его голосе спокойное отчаяние. — Вы можете это как-то вылечить?
— Мы можем поудобнее вас уложить и молиться.
— Это не поможет. Точно не поможет, да вы и сами не верите.
Настоятельница изумилась легкости, с которой больной прочел ее мысли, но слабо возразила:
— Что вы такое говорите? Я монахиня и должна верить.
— Скажите мне правду. Когда я умру?
Аббатиса посмотрела ему прямо в глаза. Чумной улыбался очаровательной улыбкой, наверняка покорившей немало женских сердец.
— Вы не боитесь? Все боятся.
— Я не верю священникам. — Умник лукаво посмотрел на нее: — И подозреваю, что вы тоже.
Керис вовсе не собиралась обсуждать этот вопрос с незнакомцем, хоть и обаятельным, и резко ответила:
— Почти все заболевшие чумой умирают в течение трех — пяти дней. Некоторые выживают, но никто не знает почему.
Больной воспринял это спокойно.
— Я так и думал.
— Вы можете лечь здесь.
Незнакомец вновь озорно усмехнулся:
— И это поможет?
— Если не ляжете, то скоро упадете.
— Ладно.
Он лег на тюфяк, который ему указали. Керис принесла одеяло.
— Как вас зовут?
— Тэм.
Монахиня всматривалась в его лицо. Несмотря на все обаяние, в нем проглядывала какая-то жестокость. Может, он и покоряет женщин, подумалось ей, но если те не поддаются, просто насилует. Кожа его лица огрубела от ветра, а нос покраснел от возлияний. Одежда на пришельце была дорогая, но грязная.
— Я знаю, кто вы. Не боитесь наказания за все ваши грехи?
— Если бы я в это верил, не совершал бы их. А вы не боитесь, что будете гореть в аду?
В любой другой ситуации целительница уклонилась бы от ответа, но ей показалось, что умирающий разбойник заслуживает правды.
— Полагаю, то, что я делаю, стало частью меня. Испытывая не страх, а силу, заботясь о детях, больных и бедных, я становлюсь лучше. А жестокость и трусость, ложь и пьянство подрывают мое достоинство, я не смогу уважать себя. Это божественное возмездие, в которое я верю.
Чумной задумчиво посмотрел на нее.
— Мне бы повстречать вас лет двадцать назад.
Монахиня демонстративно занялась каким-то делом.
— Тогда мне было двенадцать лет.
Больной многозначительно поднял брови. Хватит, решила она. Разбойник начинает флиртовать, а ей начинает это нравиться. Керис отвернулась.
— Вы смелая женщина, разделаете такую работу. Можете погибнуть.
— Знаю. — Целительница повернулась к нему. — Но это моя судьба. Я не могу покинуть людей, которые нуждаются в помощи.
— Ваш аббат, кажется, решил вопрос иначе.
— Он исчез.
— Люди просто так не исчезают.