Глаза Виктории выражали несгибаемую решимость.
– Не сомневайся. Или ты откроешь рот и проглотишь суп, или я насильно его тебе открою и волью этот суп прямо в горло.
От гнева руки Тринити так тряслись, что он едва мог набрать суп в ложку. Он увидел, как глаза Виктории расширились от страха, и понял: она боится, что он ее ударит.
– Я лучше умру от голода, чем буду повешена за преступление, которого не совершала. Но если я должна есть, то предпочитаю сама себя кормить, – произнесла Виктория. – Развяжи мне руки.
Тринити развязал веревку, стягивающую ее запястья.
– И ноги тоже. Поскольку я не хочу стать пищей кугуаров, волков и медведей, я останусь в лагере. По крайней мере на ночь.
– Мне стало легче дышать.
– Просто дай мне супа. Сомневаюсь, что ты беспокоишься о моих удобствах или благополучии... Разве что это повлияет на твою репутацию. Так что не думаю, что ты меня отравишь.
– Ты оказываешь мне честь.
– Нет. Это я делала раньше. И больше такой ошибки не повторю.
Ее слова вонзались в него, как острые железные шипы, находили самые чувствительные точки, впивались и мучительно жгли.
Он сдался, проиграл эту неравную битву и передал ей чашку. Без дальнейших споров и замечаний она стала есть и пить.
– Тебе надо выспаться. Я собираюсь продолжить путь еще до рассвета.
– Бак и мой дядя погонятся за тобой. Ты ведь это знаешь.
– Я на это рассчитывал.
– Они тебя убьют.
– А вот этого я не планировал.
– Это твои похороны.
– Я постараюсь, чтобы никого не пришлось хоронить.
– Каким образом?
– Еще не знаю.
Виктория удивленно и немного растерянно уставилась на него.
– Я собираюсь поспать, – объявила она.
Тринити раскрыл одну из кожаных седельных сумок, которые Виктория видела на вьючной лошади, и вынул оттуда подушку и одеяло.
– Так тебе будет удобнее.
Виктория молча взяла подушку, но, увидев одеяло, была потрясена.
.– Это же мое одеяло. С моей постели.
– И подушка тоже твоя. Я подумал, что они тебе пригодятся. Я взял их, когда оставлял записку.
Виктория рванулась к нему, как разъяренная медведица, и, прежде чем он сумел схватить ее за руки и повалить на землю, наградила глубокими царапинами.
– Не знаю, что с тобой неладно, но ты самая сумасшедшая женщина, которую я когда-либо встречал. Если раньше у меня и были сомнения насчет того, убила ли ты мужа, теперь их не осталось.
– Ты дурак, – бросила ему Виктория, когда он вновь связывал ей руки. – Я никогда не стала бы убивать Джеба. Он был слишком слаб и безобиден. Но тебя я бы убила. Легко.
И Тринити ей поверил.
Виктория перекатывалась с боку на бок в бесплодных попытках отыскать более удобное положение. Спать на земле было трудно, а со связанными руками и ногами заснуть было почти невозможно.