— А он был невиновен?
— Риоз? — вмешался Бар. — Да. Клянусь самой Галактикой! Бродрих был предателем по большому счету, но он никогда не делал того, в чем его обвинили. Это самый обычный юридический фарс, неизбежный и рассчитанный до мелочей.
— Вы имеете в виду психоисторическую неизбежность? — пробормотал Форелл, перекатывая эту фразу во рту, как будто ему часто приходилось ее повторять.
— Вот именно, — Бар стал серьезен.
— Это не доходило до меня раньше, но, когда все закончилось и я смог, как бы лучше сказать, просмотреть ответы в конце задачника, вся проблема стала ясной. Теперь уже можно объяснить, почему социологическое происхождение Империи делает для нее невозможной победу в захватнических войнах. При сильных императорах она застывает в параличе и политические взрывы на миг прекращаются, но прекращается и дальнейшее ее развитие.
Между двумя затяжками сигары Форелл протянул:
— Вы говорите не совсем понятно, лорд Бар.
Бар медленно улыбнулся.
— Думаю, вы правы. А все потому, что я не настоящий ученый-психоисторик. Слова — плохая замена математическим уравнениям. Но дайте мне подумать.
Бар задумался, Форелл откинулся на перила балкона, а Деверс взглянул на бархатное небо и мечтательно подумал о Транторе.
Но вот Бар продолжил:
— Видите ли, сэр, и вы, Деверс, все думали, что победить Империю можно, разъединив императора со своими генералами. Вы и Деверс, как и все остальные, правы, но только относительно первопричины. Однако вы ошибались, когда считали, что такого разъединения можно достигнуть индивидуальными действиями. Вы лгали и пытались совершать подкупы. Вы думали о тщеславии и страхе. Но за все это вы ровным счетом ничего не получили. Кроме того, с каждой попыткой дела принимали все более серьезный оборот. И через все ваши бури в стакане воды сэлдоновская волна прибоя двигалась медленно и неумолимо, но неизбежно.
— Всеми нами, — продолжал Бар, отвернувшись и глядя на огни города, — двигала мертвая рука Хари Сэлдона: и могущественным императором, и великим генералом, моим миром и вашим.
Хари Сэлдон знал, что такой человек, как Риоз, непременно проиграет, потому что именно успех и принес ему поражение.
— Не могу сказать, что мне все стало ясно, — сухо произнес Форелл.
— Одну секунду, — неторопливо прервал его Бар. — Попробуйте понять положение вещей. Слабый генерал не представлял бы для нас никакой опасности, это очевидно. Сильный генерал при слабом императоре тоже не был бы опасен, потому что направил бы свои таланты на куда более выгодный для него объект. Опыт двухсот лет Империи показал, что три четверти всех императоров были раньше генералами или революционными наместниками. Следовательно, только при сильном императоре сильный генерал мог грозить Основанию, потому что сильного императора не так легко сместить с трона и сильному генералу приходится завоевывать себе славу на периферии Галактики. Но что делает императора сильным? Почему сильным оказался Калеон? Это очевидно. Он будет силен, если не допустит сильного подчинения. Слишком богатый придворный и слишком популярный генерал одинаково опасны. Вся предыдущая история Империи говорит об этом императору, и если он достаточно умен, то будет сильным.