Тайна гибели Бориса и Глеба (Боровков) - страница 35

Вряд ли можно отрицать, что сопоставление Илариона по подобию первично по отношению к тому отождествлению, которое читается в летописях; в противном случае придется допустить, что в своем «Слове» придворный пресвитер воспользовался сопоставлением по подобию, в то время как летописец уже перешагнул незримую грань между римским императором и киевским князем. И, напротив, это противоречие устраняется, если предположить, что «Слово» Илариона послужило идеологическим импульсом для составителя «Похвалы».

Повесть «Об убиении Борисове» и летописный рассказ о событиях 1014–1018 гг. можно отождествить с «агиографическим рассказом» и «светской сагой» — первоисточниками Борисоглебского цикла, существование которых в первой половине 1950-х гг. постулировал один из ведущих немецких славистов Лудольф Мюллер, допустив только, что не клирики Вышегородской церкви опирались на «агиографический рассказ», а составители этого рассказа использовали вышегородские записки.

Можно предлагать разные гипотезы относительно того, когда эта повесть, составленная в церковных кругах, стала частью летописной традиции: вероятно, это произошло не ранее 70-х гг. XI в., в период интенсивного развития культа князей-мучеников и связанных с ним произведений агиографического цикла. Поскольку ПВЛ не упоминает о почитании Бориса и Глеба до 1072 г., вряд ли правомерно предполагать, что повесть «Об убиении» была соединена с «Летописцем Ярослава» ранее этого времени. Если следовать гипотезе, связывающей появление хронологической канвы древнерусского летописания с Печерским сводом 1073 г., надо думать, что инициатором включения повести в летопись под 1015 г., да и автором самого заголовка «Об убиении Борисове», был Никон. Согласно альтернативным представлениям, разделение летописного текста по хронографическому принципу было осуществлено лишь в 1090-х гг. в Начальном своде^>{111}, хотя при этом не учитывается, что в сохранившейся части Синодального списка ПВЛ, также отражающей Начальный свод, подобное хронографическое разделение отсутствует; следовательно, оно вполне могло появиться и в ПВЛ.

Возвращаясь к рассмотрению династического конфликта 1015–1019 гг., обратим внимание на одну метаморфозу древнерусской историографии. ПВЛ сохранила факты, в определенной степени дискредитирующие Ярослава. Отказавшись выплачивать дань в том размере, как давали «все князья новгородские», Ярослав оказался на грани разрыва с отцом, для борьбы с которым нанял варягов. Для Руси XI в. его поведение было беспрецедентным и с точки зрения христианства должно было подвергнуться осуждению. Ярослав оказался в двух шагах от совершения тяжкого греха, но… «Бог не вдасть диаволу радости». Как писал в свойственной ему литературной манере Н. М. Карамзин: «Небо, отвратив войну сию богопротивную, спасло Ярослава от злодеяния редкого»