– Пойдемте клад искать! – выкрикнул кто-то, но народные массы его не поддержали, им все еще хотелось есть, а того больше – пить.
– Ой, мороз, мороз, – затянули бабки, но стол уже рассыпался на группы по интересам, и они допели песню, как и начали – втроем.
Лешка постепенно насыщался, стараясь не попасться взглядом на сверстниц, Юлю и Сашеньку. Деревенский флирт на глазах у предков по определению ничего хорошего не обещал, кроме скорой семейной жизни и крупных неприятностей в ней. Баба Ира то и дело шныряла на кухню, приносила тарелки, блюдца, бутылки, банки, салатницы. Дядя Петя отмерял что-то на руках старшему Филатову, такому же заядлому рыбаку… Мама и дядя Саша Чет сидели молча: левая мамина ладонь – палец в палец – была прижата к правой ладони Чета, они сидели и просто смотрели друг на друга, улыбались…
– Дядя Петя…
– Аюшки?
– А где Мурман?
– Да дома сидит. Уж он тебя еще днем стал вынюхивать.
– А можно…
– Можно в штаны. Гы-гы-ы… До завтра никак не подождать? Иди, я уже сказал, чтобы тебе открыто было. Думаю, он еще не спит. Костей ему возьми, что ли…
– Целый пакет уж набил… Ну так я пойду… Мам…
– Иди, Лешенька. Не заблудишься? Может, проводить?..
Лешка фыркнул и выскочил из дома. Один кусок, пожирнее, он отдал Ряшке, зная, что превращает ее, несущую боевое дежурство, в преступницу: узнает баба Ира – со всей руки отчехвостит шваброй или поленом. Ряшку, естественно, не любимого же внучка Лешеньку. Ну а нечего лишать псину последних прав: хоть ночью-то от цепи освобождайте!
Улица была крива и вся в колдобинах, особенно ощутимых, если вдоль – ни фонаря. Запрыгал, заворочался по кустам и деревьям вымокший в тумане ветер, принес из деревенского клуба женские взвизги и мяуканье «Мумия Тролля». Луна возьми да и спрячься на облаке… Лешке стало вдруг жутковато, как в детстве, и он наддал скорости…
Не успел он еще и в дом позвонить, а оттуда, из-под темных ставень, уже рванулся навстречу жалобный вой: видимо, Мурман ждал его, дежурил у окна… Тихая приживалка, а скорее всего и нежить (за все годы Леха так и не удосужился спросить), впустила его, и Леха, не теряя времени, вбежал в горницу и прижался к дверному косяку, к стене: топот и подвывание – уже за дверью…
Мурман был не лыком шит и Лешкины хитрости пресек на корню: с силой просунул твердую, как наковальня, морду между его боком и бревенчатой стеной, лишил таким образом Лешку опоры и отодвинул его на середину горницы, чтобы начать ритуал встречи.
Лешку шатало, как корабль в бурю, он едва успевал – то схватиться за обрубок собачьего уха, то пошкрябать холку или бок… Мурман визжал, захлебываясь, и скользил ужом одновременно со всех четырех сторон, и в одну сторону свиваясь едва не в кольцо, и в другую. Как это ему удавалось, при его толстенной бревноподобной спине, Леха не знал и знать не хотел, а вот ноги будут в синяках – это точно. Хорошо еще, что хвоста нет – забил бы насмерть ласковый песик. Ну теперь самое страшное… И точно, Мурман подпрыгнул пару раз, примерился и встал на задние лапы, передние возложив на Лешкины плечи. Уж центнер с пудом в нем всяко был, но это и не тяжело, пока весь не на весу и когти втянуты, а вот слюнявый язык…