Я смотрела настороженно, ждала объяснений, но он вел себя столь тихо и вежливо, будто ничего и не было, как будто мне приснились эти безумные поцелуи и грубые ласки в ночном саду, напугавшие меня до полусмерти. Придержав мою руку, спросил, — не прогонишь, если завтра приду?
— Завтра я хотела закончить рисунок с фонтаном (процедила со всей возможной холодностью).
— А можно придти туда?
Я отвела глаза, если честно, было немного страшновато, черт его знает, какой реакции от него ждать, с другой стороны, во мне ведь ничего особо ценного-то нет, если и сочтет себя обиженным, то вряд ли долго будет за мной гоняться, плюнет на всё, да уйдет:
— Знаешь, не обижайся, но думаю…, мне кажется, что я не очень хочу с тобой больше встречаться.
Он побледнел и застыл на месте, — прости, я очень виноват перед тобой, но поверь, смогу всё объяснить, только согласись выслушать, ну пожалуйста!
Ох-х, оказывается, у некоторых сумасшедших типов бывает такой умоляющий голос, что им невозможно отказать!
****************************
На следующий день, после обеда я кое-как, лишь бы побыстрее, закончила работу, честно говоря, интерес к рисованию пропал начисто, от нетерпения аж руки дрожали… С некоторым трудом отделавшись от Талины, направилась в боковую аллею и сразу увидела его. Вот черт, мне опять стало как-то не по себе. Нет, теоретически, из фильмов и книг я знала о том какими дерзкими могут быть мужчины, но во-первых — одно дело, когда это касается других (никогда не пыталась даже мысленно примерить такое на себя), а во-вторых, о том, как оно бывает на самом деле стыдно и страшно, нигде не говорилось.
Подойдя, я неуверенно опустилась рядом на деревянную скамейку, нагретую солнцем (если что, сразу сделаю ноги, да в конце концов, ещё светло, народу кругом полно). Джар сидел неподвижно, не поднимая глаз, только руки непроизвольно сжались в кулаки. Его молчание начало меня раздражать и одновременно придало смелости.
— Ты что, воды в рот набрал, я жду…
— Не знаю, с чего начать и не хочу напугать тебя ещё больше…
— Начни с самого начала, — ехидно сказала я. Видя, что он по-прежнему не разжимает губ, бросила, — как видно тебе сказать нечего, или придумываешь, что бы получше соврать?
И тут вдруг вспомнились слова Риэннэля. В них ещё тогда, ночью, мне почудилось некая странность, но в памяти плохо отложилось, да и не до того было. Сейчас, в более спокойной обстановке, моё любопытство, проснувшись, потребовало немедленного удовлетворения.
— Кстати, а о чем там говорил профессор, о какой-то «вашей расе», что за раса, разве ты не человек?