биться.
— Ты это видел на войне?
— Нет, наблюдал за казнями.
— Наблюдал? И часто?
— Довольно часто. В детстве — среди прочих зевак, а во взрослом
возрасте уже сознательно. Мой учитель говорил, что казни — это скверная
вещь, и особенно скверно, что их превращают в средство развлечения
невежественной толпы, и что далеко не всегда казнимый действительно
виновен и заслуживает смерти — однако, раз уж все равно не в наших силах
сохранить ему жизнь, то пусть, по крайней мере, послужит науке.
Наблюдение за казнями дает знания, которые нельзя получить, анатомируя
холодный труп…
— "Анатомируя"? Это как?
— Разрезая, чтобы посмотреть, как тело устроено изнутри.
— Хм, не думаю, что церковь одобряет такое, — заметила Эвьет,
однако в ее голосе не было осуждения.
— Это точно, — мрачно согласился я. — Хотя такая позиция -
абсолютная глупость. Даже если принять на веру, что у человека есть
душа, которая после смерти покидает тело — хотя я не располагаю ни
единым фактом, подтверждающим такую гипотезу — раз уж она его покинула,
ничего сакрального в теле не осталось. Оно ничем принципиально не
отличается от коровьей туши. Почему бы ему, в таком случае, не служить
наглядным пособием?
— Как вон те, впереди?
Разговаривая с Эвьет, я невольно пытался обернуться к ней и потому
ехал вполоборота, не особенно следя за дорогой впереди. Оттого она
заметила мертвецов раньше, чем я. Впрочем, еще через несколько ярдов я
бы все равно почувствовал идущую от них вонь.
Они висели на деревьях по обе стороны дороги, друг напротив друга.
Всего их оказалось девятнадцать — десять справа и девять слева. У меня
мелькнула мысль, что палачи наверняка были недовольны нарушением
симметрии — но все же не настолько, чтобы помиловать нечетного. Казнь,
судя по всему, состоялась довольно давно, тела были расклеваны птицами и
успели основательно разложиться; даже от их одежды остались одни
лохмотья. Изо ртов свисали черные гнилые языки, в пустых багровых
глазницах копошились черви, по бесформенным сизым лицам ползали зеленые
трупные мухи. Кажется, среди висельников были две женщины, хотя на такой
стадии разложения уже трудно было сказать однозначно. Может, и мужчины с
длинными волосами.
— Эти уже могут служить пособием лишь для изучения человеческой
психики, — пробормотал я.
— Но ведь они мертвы!
— Я имею в виду психику тех, кто это сделал. Манеру людей
обращаться с себе подобными… Не смотри на них.
— Я видела вещи и похуже, — мрачно напомнила Эвьет. — А может быть,
это разбойники, которые заслужили такой конец?
— Тогда сказанное мной относится к ним, а не к их убийцам. Суть,