— Когда выступаем? — спросил кто-то из капитанов Нарваэса.
Все посмотрели на Вилью-старшего.
— Ходу туда пятнадцать минут, но с боями это может занять час и больше. До рассвета часов пять. Через полчаса нужно выступить. Я так думаю.
— Быть по сему, — ладонью припечатал к столу решение Кортес. — Собираем людей. Дон Рамон, пойдете во главе меченосцев.
Ромка удивленно вскинул брови, но возражать не стал. Парень не хотел в этом признаваться даже себе самому, но слова Кортеса ему очень польстили.
Через пятнадцать минут молодой человек выходил из ворот на острие клина, в который построился его отряд. Город встретил конкистадоров неприветливо. Брошенные дома слепо пялились на них глазами пустых оконных проемов. Улицы щерились зубами частоколов, перегораживающих их. На далеких пирамидах метались на ветру рваные языки жертвенных костров. Доносился далекий рокот барабанов.
Врага видно не было. Неужели индейцы опять ушли? Они подумали, что раненый и загнанный в угол зверь слишком опасен, или решили уморить врага жаждой и голодом? Скорее всего, и то и другое.
За спиной послышался стук копыт. Кавалерия вышла из ворот и двигается по соседней улице. Никого? Ничего? Нет, это слишком хорошо, чтоб быть правдой. Скорее всего… Накликал!
Чуть впереди, как раз там, где должны были в этот момент находиться кавалеристы, послышался боевой клич мешиков.
— Сантьяго! — ответил им рев сотни испанских глоток.
Шум битвы заметался в узких переулках, нарастая и ширясь. Идти на помощь? А вдруг это ловушка!
На крышах окрестных домов появились толпы индейцев. Они стояли так плотно, что между бронзовыми телами не было не единого просвета. По шлемам и щитам солдат забарабанили десятки камней и наконечников. На улицу выплеснулась раскрашенная орущая толпа и как безумная бросилась вперед. Заговорили аркебузы и арбалеты, снося каждым выстрелом сразу несколько человек, но это было все равно что стрелять в море.
Из переулков выбегали все новые и новые мешики, потрясая дубинками и копьями. Как волна накатились они на линию солдат, поблескивающую кирасами и шлемами.
Ударили копья, рубанули алебарды, заработали мечи, перемалывая волну в кровавую пену. Задние туземцы напирали на передних, буквально насаживая их на острия. Они лезли по телам, наскакивали сверху, пытались подкатиться под ноги. Ромка отмахивался шпагой, даже особо не целясь. В такой свалке промахнуться было невозможно. Главное, чтоб оружие не увязло во вражеской плоти.
Ответные удары градом сыпались на Ромкину кирасу. Скрипели ремни, жалобно повизгивало железо, когда по нему проходился острый наконечник. Каждое отдельное попадание наносило малый урон, но Ромка понимал, что до бесконечности это продолжаться не может. Скоро его амуниция либо свалится, либо погнется так, что будет не защищать тело, а сковывать движения. Тогда он станет беззащитен и кто-то из мешиков сможет отведать его мяса за очередной жертвенной трапезой.