Погоня и стрельба продолжались еще некоторое время, как вдруг гнавшиеся за Грубером, к великому своему удивлению, заметили, что он поворачивает. Через минуту это сделалось несомненным; тогда решили, что Грубер боится пуль и решил сдаться. Перешли на малый ход, остановились почти.
Грубер же, действительно, повернул катер и быстро приближался к преследующим. Скоро уже можно было видеть его - он стоял без шапки и улыбался. Тягостная была эта улыбка, но тогда не знали еще, что задумал безумец, презревший силу людей.
- Здорово! - прокричал он, когда расстояние между ними и им сократилось на половину человеческого голоса. - Я сейчас буду борт о борт с вами, но прежде позвольте сказать мне несколько слов.
Ответом ему было молчание - остановились и ждали.
- Десять лет, - продолжал Грубер, - я получал от компании каждый месяц сто долларов и жил скверно. Я управлял машиной, построенной человеческими руками для того, чтобы всевозможные ненужные мне субъекты переезжали с моей помощью из одного места в другое. Но мне ведь это не нужно, да и машина тоже, пожалуй, лишняя.
Не хочу я изображать сказку про белого бычка - возить для того, чтобы ждать, и ждать, чтобы возить. Изобретите для этого усовершенствованную машину.
А я захотел сегодня, как человек, имеющий право располагать собой и своим временем, выплыть в море - первый раз за десять лет.
Еще много говорил он, - много говорил потому, что не было дано ему силы тремя или четырьмя словами вывернуть себя наизнанку.
Наверно, страдал он сильно от этого, наверно.
- Подите к черту! - в заключение сказал он, оскалив зубы. Волны бросали оба катера из стороны в сторону. Тогда Грубер дал полный ход, ударил носом своего парохода в борт врага, и оба пошли ко дну.
После этой истории спасся всего один - кочегар из речной полиции, да и то бедняге пришлось держаться на спасательном круге, пока его не заметили с берега...
Керн смолк. Начинало светать, ветер смирился. Костер гас, в бледном свете зари огонь его казался призрачным и бессильным.
- Пойдемте к лодкам, - предложил я, - прошла ночь, а ветер переменил направление.
Мы встали, продрогшие и сырые от росы, разминая окоченевшие члены.
Керн и Благир понесли весла, а я с Женжилем подошли к мертвой девушке.
Первый луч солнца выскользнул из-за далеких холмов, коснулся ее лица, и стало оно немного живым, но все-таки безнадежно угасшим и замкнутым в своей тайне. Возмущение подымалось в моей душе, так жалко было эту милую красоту тела и молодости. Вероятно, я чувствовал бы себя не лучше, если бы смотрел на труп ребенка, раздавленного фургоном.