Капитан беззвучно метнулся в дом, по дороге притиснул Чару ладонью к полу, предупредил ее шепотом:
– Тихо!
Прижимаясь к обгорелой стенке, плоско, стараясь быть невидимым, Панков переместился на противоположную сторону своей крохотной квартиры, выглянул.
Под домом, на четвереньках, сливаясь с серым сумраком, сидели два душмана. Один из них, проворный, тощий, на пальцах, жестами, объяснял другому, что надо делать дальше, чтобы накинуть на капитана мешок.
«Сейчас вы у меня такой мешок накинете, такой мешок…» – про себя проговорил капитан, задержал в себе дыхание, стянул с пояса вафельно-ребристую, похожую на маленький ананас «лимонку», выдернул чеку и легонько столкнул гранату с обгорелого подоконника вниз.
Услышал, как та звонко хлопнулась на камни, крутанулась, стукнулась о булыжник. Панков выждал еще чуть и стремительно бросился в противоположный угол своей квартиры, прыгнул за печку, присел. Запоздало скомандовал:
– Чара, ко мне!
Чара успела, в одном прыжке одолела пространство, отделяющее ее от хозяина, ловко приземлилась на пол рядом с Панковым. В ту же секунду раздался взрыв.
Несколько осколков пробили хлипкую скорлупу дома, всадились в печку. По кирпичам только звон пошел. Черное горячее облако поднятой пыли, копоти, сажи пронеслось по дому и проворным хвостом втянулось в распахнутую дверь.
– За мной, Чара! – скомандовал Панков, метнулся следом за взрывным облаком к двери, выпрыгнул на улицу, подхватил левой свободной рукой рюкзак и лихо, словно бы у него и не было недавней контузии, перемахнул через убитого душмана, очутился на углу дощаника. Выглянул.
Граната уложила обоих душманов, не пощадила ни одного ни другого. Один, уже мертвый, неподвижный, находился в странной позе – взрыв поставил его на голову, ноги закинул в окно, и он так, зацепившись ногами за подоконник, и остался висеть, упираясь в камень обрубком оторванной руки; второй лежал, опрокинутый навзничь, и, громко хлопая открытым ртом, ловил воздух. Было слышно, как каменисто щелкают окровавленные молодые зубы.
«Сюр какой-то, мистика, – невольно отметил Панков, – фильм ужасов. Да, впрочем, в ужастике никакой режиссер не придумает то, что может придумать реальная жизнь. Вот он, наш современный соцреализм, построенный на фактах жизни… Так нас, кажется, учили? Или не так?»
Он недобро усмехнулся и в следующий миг услышал тихое, произнесенное жестко, отвратительно резко, с присвистом:
– А ну, неверный, руки в гору!
Панков замер на мгновение, ему показалось, что он ослышался, скосил глаза в сторону. Из-за крыльца, а точнее, из-за остова сгоревшей машины, выступил молодой редкобородый душман с автоматом – Панкова он держал на мушке, палец замер на спусковом крючке.